– Подождите, Илья Кузьмич, – мягко сказал
Бестужев. – Ничего толком не известно, но я предполагаю, что господин
Силуянов может оказаться прав… Алентьев упорно утверждает, что сам он ни к
каким партиям не принадлежит, противоправительственной деятельностью не
занимается, а в махинации с золотом влип исключительно из вульгарных побуждений
наживы… Лично я, анализируя все, что нам о нем известно, склонен ему верить: он
и «петрами» занимался исключительно в расчете на хороший нелегальный заработок.
Вокруг всех революционных партий крутится масса подобных субъектов, они столь
тесно переплетаются с нелегалами, что порой невозможно различить, где кончается
эсдек или эсер и начинается темный делец… Короче говоря, ни малейших
доказательств идейности Алентьева мы не нашли. Обычная, ничем не примечательная
уголовщина. Гораздо важнее то, что нашим офицерам удалось в конце концов
вскрыть контакт Алентьева. Каковым оказался ваш, шантарский, ювелир Коновалов.
Он и поставлял Алентьеву шлиховое золото, привозившееся в Петербург под видом
обычного багажа. Не буду подробно описывать все перипетии следствия, скажу
лишь, что Алентьев согласился с нами сотрудничать. Им было написано письмо
Коновалову, в котором он просил приютить у себя дальнего родственника,
человечка в уголовном смысле вполне надежного, то есть попавшего на заметку
петербургской сыскной полиции и потому вынужденного сбежать от греха подальше…
Как легко догадаться, под видом этого родственника к Коновалову был направлен
опытный филер из Петербургского летучего отряда Кузьма Штычков. Одновременно к
вам совершенно открыто выехал наш сотрудник Струмилин, – поймав
многозначительный взгляд полковника и помня о данном вчера слове, Бестужев
поторопился сказать: – Впрочем, Струмилин – тема отдельного разговора, и мы ее
сейчас не будем касаться… Итак… Узнав о… происшедшем со Струмилиным, генерал
Герасимов отправил в Шантарск меня. Прибыв сюда, я обнаружил, что Кузьма
Штычков исчез, пропал, растворился в воздухе. Равным образом пропал и
Коновалов. Так обстоят дела… Быть может, вопросы?
– Значит, никакой связи с нелегалами в данном случае не
просматривается? – спросил Силуянов.
– Ни малейшей, – ответил Бестужев.
– Ну что ж, именно это я долго и безуспешно пытался
доказать Илье Кузьмичу, придерживавшемуся противоположной точки зрения… –
пожал плечами Силуянов.
«А он весьма неглуп, – подумал Бестужев. –
Внутренне торжествует, как любой на его месте, что оказался прав, но не
выказывает это внешне. И правильно, в таких ситуациях не стоит обострять,
топтать чье-то самолюбие…»
– А собственно, подполковник, почему вы грешили на
«политиков»? – поинтересовался Бестужев. – Были какие-то фактические
данные?
– Трудно сказать, – помолчав, честно признался
подполковник. – Так, интуиция играет… Очень уж не похоже это на банальную
уголовщину…
– А что у вас есть на Коновалова?
– Не так уж много, – сказал Баланчук. – И
нам, и сыскной полиции давно известно, что Коновалов балует с золотишком. Как
многие-с в нашей богоспасаемой губернии. Скупает потихоньку у вольных
старателей, посылает в тайгу спиртоносов… но в том-то и суть, господин
ротмистр, что до сих пор он либо держался в рамках закона, либо принимал меры,
чтобы не дать себя поймать. Согласно существующим правилам, любой подданный
Российской империи вправе невозбранно сдавать в золотопромышленные конторы или
в казну любое количество самородного золота и получать за это наличными –
забота государства о золотодобыче, подкрепленная соответствующими циркулярами…
– Но ведь эти ваши спиртоносы, те, кто выменивает
золото на спирт – прямо подлежат…
– Подлежат, – кивнул Баланчук. – Полиция с
ними борется в силу своих возможностей. Но ни один пойманный спиртонос еще не
сознался в связях с Коноваловым, хотя о некоторых прекрасно известно, что они
собирали золотишко именно для него. Так им не в пример выгоднее, Алексей
Воинович, к чему им попадать под те статьи Уголовного уложения, где упоминается
о «преступном сообществе»? Сие только отягощает положение схваченного… Вот и
молчат, как рыбы. Коновалов до сих пор не был пока что пойман за руку.
– В связи с этим возникает интересный вопрос, – сказал
Силуянов. – Господин ротмистр, почему в Петербурге решили, что найденное у
этого вашего Алентьева золото непременно происходит из ограбленных караванов? В
конце концов, оно могло оказаться коноваловским – скупленным у старателей его
спиртоносами…
– Резонно, – кивнул Бестужев. – Однако
прослеживается интересная закономерность, господин Силуянов. У меня не было
подробных сведений об ограблениях – одни сухие даты и цифры. Но они сами
по себе весьма многозначительны… Первое ограбление произошло второго мая,
верно? Взято пять пудов шлихового золота – фунты и золотники я для
удобства опущу… Так вот, вскоре Коновалов доставил Алентьеву около семи пудов,
хотя до этого привозимые им Алентьеву «посылки» заключали в себе не более
полупуда, один только раз Коновалов привез почти пуд… Далее. Второе ограбление
– семнадцатого мая. Вскоре Коновалов привозит Алентьеву восемь пудов – если
вспомнить, что при втором ограблении взято семь, ситуация становится все более
увлекательной, не так ли? Наконец, третье ограбление произошло тридцатого мая.
Взято более шести пудов. Хотите знать, сколько привез Коновалов? Шесть с
половиной. Во всех трех случаях прослеживается четкая закономерность: излишек –
это, скорее всего, и есть то скупленное из-под полы золотишко, о котором вы
упоминали. А вот главная часть перевозимого груза – добыча с ограблений.
Повторяю, очень уж многозначительны совпадения – настолько, что в совпадения у
нас никто и не верит. Я вас убедил?
– Пожалуй… – отозвался за всех Ларионов после
затянувшегося молчания. – Что-то не похоже это на совпадения… Так где
все-таки Коновалов, Иван Игнатьевич?
– Неизвестно, господин полковник, – с бледной,
вымученной улыбкой признался Рокицкий. – Словно растаял. Впрочем, он и
раньше исчезал вот так на несколько дней… В Петербурге его нет?
– Легально он в Петербург, во всяком случае, не
прибывал, – сказал Бестужев. – Паспорт не регистрировался.
– Сбежал, сволочь? – вслух предположил
Ларионов. – Но кто же знал, господа… Если бы мы получили из Петербурга
хоть какую-то наводящую информацию или просьбу взять под наблюдение… Эх,
Алексей Воинович, простите на дерзком слове, но Петербург с нами сыграл… не
вполне чисто, скажем так.
Бестужев слегка смутился – в словах полковника был свой
резон. И поторопился напомнить:
– Василий Львович, простите, но не от меня зависело,
что именно сообщать в Шантарск… Ваши упреки вполне понятны и, должен признать,
заслуженны. Но мы ведь не продвинемся ни на шаг, упрекая друг друга… Теперь,
когда нет никаких неясностей, нужно навалиться, по мужицкому выражению, всем
миром… Меня для того и командировали, чтобы… – он вдруг потерял нить, не
знал, чем закончить фразу. Сердито замолчал.
– Ну-ну, – добродушно сказал Ларионов. – И в
самом деле, не будем ссориться. Расхлебывать эту кашу придется всем вместе,
любые разногласия и споры будут губительны… Вы уверены, что Алентьева раскрутили
по полной? Что он все выложил?
