– А чего думать? Вот-с, – Зыгало ткнул толстым
ногтем в рисунок. – От туточки. Прошел три шага, а под сапогом –
хр-руп! И не таракан это оказался вовсе, а гильза…
– Точно? – спросил Бестужев. – Ничего не
путаешь? Еще подумай…
– Да что тут думать? – даже обиделся
Зыгало. – Я как-никак, ваше благородие, восьмой год в полиции, глаз обязан
иметь наметанный. Вон, у вашего благородия пистолетик-то под пиджачком, слева,
под мышкой. Обычный человек не подметит, а я подмечу, потому как глаз полицейский,
опытный… Точно, вот здесь.
– Дай-ка спичку, – сказал Бестужев
хрипловато. – Я свои забыл, в гостинице, видимо…
Он жадно затянулся дымом, глядя сквозь Зыгало, не видя его.
Если этот болван не врет – а он, судя по всему, искренен, – каша
заваривается нешуточная, господа. Конечно, гильзу мог поддать ногой Прохор…
Нет! Вряд ли он входил, шлялся по комнате, где лежал покойник, а во-вторых,
гильза даже от шевеления ногой не смогла бы улететь туда, где на нее имел
неосторожность наступить Зыгало…
Гильза эта – точнее, место, где она лежала, – напрочь
разрушала всю картину самоубийства. Струмилин был найден полулежащим на
кровати, правым боком к правой стене, он должен был стрелять правой рукой в
правый висок, что мы и имеем… но гильза лежала слева от покойника, на
значительном расстоянии! Почти у самой двери. У Струмилина был стандартный,
серийный браунинг, с расположенным справа окошечком выбрасывателя.
Самостоятельно гильза попасть в указанное Зыгало место никак не могла, для
этого ей пришлось бы птичкой порхать по комнате вопреки всем законам
баллистики…
Верить ли всецело этому провинциальному городовому?
Приходится верить – не из желания, а потому, что к этому странному факту
добавляются еще несколько уже известных… Даже в жар бросило! И знакомый
охотничий зуд в теле…
Зыгало осторожно кашлянул, напоминая о себе.
– Ну, вот и все, – сказал Бестужев
спокойно. – И ничего мне от тебя больше не нужно. Приставу своему ты,
конечно, наш разговор передашь… только я тебя заранее предупреждаю: чтобы оба
держали язык за зубами. Так ему и скажи. Чтобы этот разговор дальше нас троих
не пошел. Иначе, уж прости, загоню куда-нибудь в места не столь отдаленные. Я
не шучу, ты понял?
– Чего ж тут не понять…
– Иди, – распорядился Бестужев и, прежде чем за
городовым успела захлопнуться дверь, по-хозяйски снял телефонную трубку. –
Барышня? Барышня, дайте мне сто двадцать первый, аптеку на Театральном…
…Он никогда не бывал здесь прежде, но сориентироваться
оказалось не столь уж и трудно – служебный вход, узкая высокая лестница с фигурными
чугунными перилами… Аптечным запахом шибало в нос так, что Бестужев
забеспокоился: как бы не пахло от него потом за версту разнообразными
фармацевтическими ароматами, этакое амбре и за неделю, полное впечатление, не
выветрится…
Деликатно постучал в дверь с табличкой, где белые по синему
буквы гласили: «Старший провизор». Услышав приглашение войти, без церемоний
последовал оному. Стараясь говорить как можно дружелюбнее, произнес:
– Добрый день, Виталий Валерьянович, вот и снова
свиделись. Гора с горой… Присесть позволите?
Подождал немного и, предпочтя расценить молчание как
согласие, опустился на стул. Открыто огляделся. Человек с поэтическим складом
ума непременно вспомнил бы по ассоциации о лаборатории алхимика – столько
здесь было стеклянных шкафов с разноцветными жидкостями и разнообразнейшими
порошками в бутылках и флаконах всех видов и размеров, – но Бестужев,
прагматик по натуре, никаких лирических красивостей в сознание допускать не
стал. Были дела и поважнее.
– Виталий Валерьянович, ну что вы, право… –
произнес он с неудовольствием. – Не нужно на меня смотреть, словно кролик
на удава, я пришел к вам, пожалуй что, за консультацией…
Хозяин кабинетика, человек средних лет, в белом халате, при
чеховском пенсне, уставился на него со странной смесью испуга и мнимой бравады.
Бестужев досадливо поморщился:
– Да что с вами такое?
– Ничего! – с той же уморительной смесью испуга и
вызова ответил провизор. – Почему вы решили, будто…
Провизор замолчал, потеряв нить.
– Что – будто? – усмехнулся Бестужев. –
Виталий Валерьянович, самое смешное – обстоятельства сложились так, что я
пришел к вам за помощью…
– Вы?!
– Да так уж сложилось… – сказал Бестужев и, не
теряя времени, выложил на стол сложенный вчетверо лист бумаги. – Вот,
прочитайте эти художества, только, умоляю вас, внимательно…
Хозяин робко протянул руку, поощряемый взглядом Бестужева,
развернул лист, держа вверх ногами, перевернул правильно. Стал читать. И едва
не уронил пенсне. На лице отразилась крайняя растерянность, прямо-таки
панический страх:
– Что за вздор, ничего подобного…
– Я верю, – мягко сказал Бестужев, протянул руку и
деликатно вынул лист из закаменевших пальцев старого знакомого. – Я вполне
вам верю. Сущий вздор, галиматья… Но каков стиль и слог, какова экспрессия
чувств… а? Неизвестный верноподданный обыватель бдительно извещает
Петербургское охранное отделение, что административно высланный господин
Покитько Виталий Валерьянович ведет здесь, в Шантарске, самый что ни на есть
противоправительственный образ жизни: тайно связан с анархистами-коммунистами,
ядами их снабжает, посредством коих, надо полагать, будут злодейски отравлены
губернатор, полицмейстер и чуть ли не все благонамеренные граждане… Мало того,
причастен к ограблению обозов с золотом…
Как это иногда случается, предельный испуг кратковременно
перелился в свою противоположность, крайнюю отвагу. Покитько выпрямился на
стуле и, старательно пытаясь испепелить Бестужева взглядом, визгливо рявкнул:
– Что за чушь!!!
– Да, чушь собачья, конечно, – легко согласился
Бестужев. – Прежде всего, какого рожна вам делать у анархистов? Вы ж с
эсерами… игрались, да и то вскользь. И не более того. Далее. Наш аноним не
приводит ни единого, факта, ни единого доказательства, оперируя в основном
эмоциями…
– Так вы из-за этого приехали, господин штабс…
– Уже не штабс, – мягко поправил Бестужев. –
Полный ротмистр. Нет, Виталий Валерьянович, что вы. Мы, конечно, сатрапы, но не
настолько же швыряемся казенными деньгами, чтобы из-за каждой мерзкой анонимки
посылать людей через всю империю… Знаете, сколько подобного вздора, писанного
чьими-то недоброжелателями, а то и умалишенными, приходит в наш адрес? Курьер
мешками на помойку носит… ну, насчет помойки я, конечно, приукрасил, мы
подобные писульки летом копим, а зимой в котельной жжем…
– Тогда почему же вы…
– Я объясню, – сказал Бестужев. – Но сначала
давайте-ка освежим в памяти прошлое. Я вам никогда не был врагом, милейший
Виталий Валерьянович. Вы в свое время были со мной, как я просил, полностью
откровенны, а я сдержал свое обещание: выслали вас не в Нарым или Туруханск, а
сюда, в губернский город, без особых ограничений в правах. Остался какой-то
годик, потом вернетесь в Петербург… Отстоять вас совсем я, простите, не смог,
но и не обещал этого. Начальство тогда было рассвирепевшее, даже случайные
хранители листовок и типографских шрифтов, вроде вас, отправлялись прямиком на
край глобуса… Но меня-то вам не в чем упрекнуть, верно? Признайте.
