Татьяна придержала коня на вершине утеса. Аршинах в пяти
перед ними он круто обрывался, уходил вниз полосой дикого серого камня. Вид
открывался потрясающий, на добрых два десятка верст. Слева на расчищенных
прогалинах светлели дома, разбросанные далеко, вольготно, на значительном
пространстве, пожалуй что, не уступавшем по величине иному уездному городу.
Справа тянулась сплошная тайга, кое-где вспучивавшаяся сопками, замкнутая у
горизонта закутанными голубоватой дымкой вершинами гор. Густо и свежо пахло
лесными ароматами, непривычными для Бестужева.
– Ну, как вам это по сравнению с Петербургом? –
засмеялась она. – Есть некоторая разница?
– Пожалуй, – сказал Бестужев, похлопывая по шее
мотавшего головой коня. – Дико, первозданно, возможно, и романтично…
– Фу, какой вы скучный!
– Я городской человек, – пожал он плечами. –
Хотя и провел детство у матушки в имении, но у нас в Тамбовской губернии леса
другие. А в нашем уезде их и не было почти…
– Знаете, мне вас жаль. – Татьяна смотрела вдаль
серьезно, прямо-таки упоенно, став такой красивой, что у него отчаянно
заколотилось сердце. – Я бывала и в Петербурге, и в Париже, но отчего-то
ничуть не прониклась городским мировоззрением. Я – отсюда… – Она повернула
коня, подъехала к Бестужеву почти вплотную. – Что, я глупа?
– Вы великолепны, – он чувствовал, что ступил на
скользкую дорожку, но остановиться уже не мог. – Даже если вы и впрямь
разобьете мне сердце, я буду лишь благодарить за это бога…
Неизвестно, что случилось бы с ним, рассмейся Татьяна ему в
лицо. Но она смотрела ему в глаза серьезно и строго, без тени насмешки или
беспомощности. Бестужев взял ее за руку, и руку она не отняла. Ее пальцы
оказались тонкими и теплыми, но сильными. Ветерок, налетавший с обрыва, играл
прядями ее волос и конскими гривами.
– Это и называется – офицерская атака? – спросила
она, не отводя глаз.
– Нет, – сказал Бестужев, чувствуя, как
перехватывает горло. – С тех пор, как я впервые увидел вас в Шантарске,
покоя для меня не стало. Я вас даже видел во сне.
– В каких-нибудь соблазнительных видах, которые в
первую очередь измышляет мужской ум?
– Нет, честное слово. Совсем нет. Какая там атака,
Таня, я один на всем белом свете, так уж вышло…
– А вы, похоже, искренни, – сказала она
тихо. – Только не ожидаете же, что я брошусь вам на шею?
– Да что вы… – Бестужев смешался, выпустил ее
руку.
Она спокойно отъехала на несколько шагов, задумчиво смотрела
на дикий и прекрасный пейзаж, раскинувшийся почти под копытами ее коня.
Бестужев остался на прежнем месте, он и сам не понимал, чего ждет, но знал
отчего-то, что самое лучшее сейчас – молчать, не двигаясь с места…
– Посмотрите туда. Видите? – Таня повернулась к
нему, у нее было совершенно спокойное, безмятежное лицо. – Вон там, где
сходятся два склона… у нас это называется распадком. Видите?
Он присмотрелся: походило на какой-то стол, вот только, если
прикинуть расстояние, стол должен быть великанских размеров…
– Что это?
– Шаманкина могила, – ответила она, понизив
голос. – Тунгуска там лежит, говорят, раскрасавица… а еще говорят, что она
ночами мертвая летает искать неосторожных… которые одни на белом свете. Не
вздумайте смеяться, это чистая правда, все вокруг знают… Некоторых и до смерти
довела, кровь высосала, они-то считали, она живая, а она давным-давно мертвая…
Вячеслав Яковлевич, на что уж вольнодумец и материалист, а сходивши туда ночью,
с оглядкой рассказывал, что колода хрустнула на весь лес и крышка поднималась… –
она говорила тихо, напевно, так, словно верила в рассказанное безоглядно.
– И что?
– Броситесь сейчас с обрыва, если я прикажу?
– Нет, – сказал Бестужев. – Это было бы
глупо… да и вы не стали бы всерьез предлагать…
– Правильно, – засмеялась Таня. – Вы Марка
Твена читали?
– Твена? А что именно?
– «Похождения Тома Сойера».
– Каюсь, давненько, еще в гимназии, – признался
Бестужев.
– Помните, как они ходили ночью на хладбище смотреть
чертей, которые должны были прийти за свежим покойником?
– Да, припоминаю смутно…
– Пойдете со мной ночью к шаманкиной могиле? – Ее
глаза не смеялись, смотрели испытующе. – Только предупреждаю сразу: она
может и встать…
– Пойду, – твердо сказал Бестужев. – Но разве
вы имеете возможность…
– Знали бы вы, Алексей, сколько у меня
возможностей… – рассмеялась она. – Есть известные границы,
поставленные грозным родителем, а в остальном – простор для дикарки… Я у вас
помяукаю за окном согласно Твену.
– Лишь бы это не было для вас опасно…
– Для меня? – подняла она брови.
Брови были темные, под стать глазам. Волосы и брови разного
цвета с незапамятных пор служили признаком породы. Один бог ведает, почему это
вдруг проявилось в купеческой дочке, чье генеалогическое древо вряд ли было
известно в точности и вряд ли украшено дворянами, – но это было прекрасно…
Отъехав от края на несколько саженей, ближе к лесу, она
откинула полу кожаного шабура и вытащила из коричневой большой кобуры
американский кольт. Пистолет казался слишком тяжелым для девичьей руки, но
ствол не колыхнулся, когда Таня направляла его к ближайшему дереву.
Выстрел. Второй. Третий. Кони, словно были строевыми, даже
не шелохнулись – видимо, к выстрелам их специально приучили. Бестужев
смотрел во все глаза – и видел, как с каждым выстрелом отлетала с ветки зеленая
продолговатая шишка.
– Ну как? – поинтересовалась она, пряча пистолет в
кобуру. – Меня хорошо учили… Я дикарка, вы не забыли?
Бестужев только и смог, что покрутить головой. Стрельба была
мастерская, что тут скажешь.
…Он давно уже чувствовал себя прямо-таки окрыленным. Мог
поклясться, что слышит пресловутую музыку сфер. Хотя ничего обнадеживающего,
если холодно разобраться, и не было – подумаешь, не отняла руку там, на обрыве,
подумаешь, улыбнулась при расставании, глядя в глаза…
– Господин анжинер!
Он остановился с маху, недоумевающе огляделся. Улица была
пуста, единственным человеческим существом, которое могло к нему обращаться,
был босой мальчишка совершенно деревенского вида, скуластый и щупленький.
Видя, что Бестужев его наконец заметил, мальчишка сказал:
– Господин анжинер, меня Макаркой Шукшиным кличут…
– Приятно слышать, – сказал Бестужев
легкомысленно. – И что ж тебе от меня нужно, Макарий?
– Макарий – так иереев кличут, а я попросту Макар…
– Учту, – сказал Бестужев. – Непременно учту.
Так что ж тебе нужно, Макар?
