– Нельзя ли, тем не менее, взглянуть на анонимный донос
по его поводу?
– Какой еще? А… Возьмите у Польщикова, я у него
оставил, а он наверняка сохранил – он служака аккуратный, хоть и фатально
невезучий… Но говорю вам со всей уверенностью: вздор!
– Но ведь, простите, получается некая
фантасмагория, – сказал Бестужев. – Все близкие к вам люди вне
подозрений – и Мельников, и Енгалычев, и Гнездаков… а меж тем мы имеем дело с
несомненной утечкой сведений из ближнего круга…
– Вот и ищите, – сварливо бросил Иванихин. –
За что же вам платят жалованье, вешают кресты и дают льготное чинопроизводство?
Личность предателя – для меня полнейшая загадка, Леонид Карлович. В конце концов,
свет не сошелся клином на ближнем круге. Иначе можно дойти до того, что
подозревать станете и меня. Да-с! Некоторые, не будем называть имена,
соизволили и меня включить в список подозреваемых. Великолепная родилась
версия: Иванихин, будучи членом партии «Народная свобода», крадет сам у себя
золото, чтобы финансировать партию… Чушь в кубе. На партию я даю открыто, и
столько, что украденное золото на этом фоне предстает мелочишкой… Что вы так
смотрите? За время, что мы с вами путешествовали в одном купе через всю Россию,
вы, по-моему, успели изучить мои взгляды… Коих я, кстати, не считаю нужным
скрывать, как вы успели, должно быть, убедиться… – Он налил себе еще
«лекарства» и жадно выпил. – И повторяю вам снова: Россия-матушка больна.
Опасно и тяжко. Это служителям чистой науки, вроде господина Менделеева, вольно
фантазировать насчет небывалого экономического подъема. А на взгляд делового
человека – никакого подъема нет. Нет-с! То, что мы почитаем подъемом, гибельно
для России по трем причинам. Первое. Подъем переживают лишь сырьевые отрасли и
те области промышленности, что пользуются казенными заказами. Второе. Ваши
столичные дурачки поднимают нелюдской визг касаемо еврейского засилья, понимая
под этим отчего-то изрядное число евреев, пробившихся в газетные репортеры,
врачи и ювелиры. Засилье, ротмистр, – в другом. И – в других. Целые
области промышленности монополизированы иностранцами, никакого отношения к
еврейству не имеющими. Куда ни плюнь – Сименсы, Эриксоны, Нобели, Юзы, Крузы,
Болье, Гарриманы… Телефонные аппараты, электроаппаратура вплоть до лампочек,
шахты, станки и многое другое! И третье, наконец, – финансы. Рубль наш
крепок не государственным умом отечественных финансистов, а постоянной
подпиткою иностранными займами, французскими в первую очередь. Это – как
опийная зависимость. И страшно в первую очередь тем, что при первом намеке на
военный конфликт мы окажемся прочно привязанными к французской повозке. Я уж не
говорю о том, что, по точной информации, беспорядки на кавказских нефтяных приисках
оплачены не еврейскими денежками, а фунтами господина Детердинга… не изволили у
себя слышать? Наш английский конкурент, опасающийся, и вполне резонно, что при
нынешнем состоянии дел вся торговля нефтепродуктами в Европе вскоре перейдет в
русские руки. А вы там к еврейчикам прицепились, студентов гоняете…
– Константин Фомич, – твердо сказал
Бестужев. – Не мое это дело – вести дискуссии о политике и экономике. Я –
практик, если можно так выразиться. Никто не подозревает вас. Не по доброте
душевной, а исключительно из ясного осознания того, что для в а с это был бы
излишне сложный путь поиска финансов на партийную деятельность.
– Ну, спасибо и на том… – гаерски раскланялся
Иванихин. – Не подозреваете, и то ладно…
– Константин Фомич, вы способны говорить трезво и
серьезно?
Иванихин прищурился:
– Неужели похоже, что я перед вами комедию ломаю?
– Не похоже. И все равно…
– Бросьте, – сказал Иванихин веско. – Обычная
утренняя доза, не влияющая на мозги. Как для британца – чашка с овсянкой…
– Ну хорошо, – сказал Бестужев. – Константин
Фомич, у меня есть определенный план. Я не могу гарантировать, что он принесет
триумф, успех. Но шансы велики. Могу я рассчитывать, что вы исполните все мои
просьбы и сохраните полную секретность?
– Можете, – кивнул Иванихин, глядя строго. –
Если это поможет их взять. Возьмите их и приволоките, и я, право слово, Таньку
за вас выдам… э, нет, это уж меня занесло, мы, черт возьми, не в русской
сказочке, где Ваньке-дураку обещают полцарства и царевну в придачу… Но все
равно, благодарность моя будет безгранична.
– А черт с ней, с вашей благодарностью, – в тон
ему сказал Бестужев. – Вы, главное, пообещайте в точности следовать моим
инструкциям, не отступая ни на йоту. Дело в следующем…
…Поручик Польщиков, заведующий приисковым жандармским
пунктом, сильное подозрение, был из неудачников. Из тех, что перешли в
Отдельный корпус в расчете на карьеру, но прежнее фатальное невезение
потащилось следом, как сказочное Лихо Одноглазое. Бывают такие люди –
меченные вечным невезением.
Дело даже не в том, что ему было не менее сорока, –
возраст для поручика, мягко говоря, юмористический. Весь его вид, манера
держаться, приниженная, грустно-покорная, откровенно унылая, поневоле вызывали
в памяти образ Акакия Акакиевича – разве что в данном случае вместо чиновничьего
вицмундира носившего военный мундир с голубыми кантами и синюю фуражку. Он даже
не заискивал перед гостем из столицы, как порой бывает с обойденными чином
провинциалами, – просто-напросто держался с пришибленной, устоявшейся
тоской. А меж тем Бестужев, прочтя несколько составленных поручиком материалов,
увидел там и неплохие аналитические задатки, и четкое знание службы. Беда
только, что все эти качества нимало не помогут продвинуться, если нет в
человеке некоей искры, таланта, толчка…
– Федор Иваныч, – сказал Бестужев, отпив
предложенного чаю. – У меня отчего-то такое впечатление, что вы любите в
огороде копаться…
– Угадали, господин ротмистр, – сознался печальный
Польщиков, равнодушно глядя в окно на подступавшую к самому дому тайгу. –
А чем же здесь еще заниматься в видах скоротания скуки? Знаете, меня уж и
супружница пилить перестала за то, что завез в эту глушь. Это, понимаете ли,
характеризует степень привыкания… Сопьюсь я здесь, – поведал он неожиданно.
Бестужеву и жаль его было, и наличествовала легонькая
брезгливость удачника, молодого веселого хищника к бездарно промотавшему лучшие
годы упряжному коню. Бывает такое: и сочувствуешь человеку искренне, и в то же
время радуешься втихомолку, что сам, слава богу, не в пример более
благополучен, ведь все мы эгоисты в душе…
– Ну, не прибедняйтесь, поручик, – сказал он
уверенно. – Читал я ваши отчеты – весьма толково, говорю искренне.
Наблюдение ведется грамотно, освещение с помощью негласных сотрудников наладили
весьма даже неплохо для такой глухомани…
– А караваны тем временем грабят, – сказал
Польщиков уныло. – И ничем тут агентура не поможет…
– У вас есть свой взгляд на события?
– А разве вам интересно?
– Безусловно, – кивнул Бестужев. – Вот,
например, возьмем это анонимное письмо по поводу Гнездакова… Как по-вашему,
имеет оно хоть малейшее соответствие с реальностью?
