– Никакого, – неожиданно твердо сказал
Польщиков. – Во-первых, у него мозгов не хватит задумать такое
предприятие. Лука – мерзавец, на коем пробы ставить негде, каторжанская морда,
варнак, но он, господин ротмистр, и не умен вовсе, а всего лишь хитер. Это –
вещи разные, ум и хитрость. За всеми этими налетами, коли уж вам угодно знать
мое мнение, проглядывает чей-то острый и отточенный городской ум. По-ученому
выражаясь, интеллект. А Лука – тварюшка примитивная. Обсчитает,
утаит, взятку примет, перехватит горсть шлиха у вольных копачей, сам втихомолку
промывочку сделает на чужих землях, силком задерет подол глупой бабенке – вот и
все его свершения. Отсюда вытекает «во-вторых»… Лука три раза топтал каторгу и
больше туда не хочет. А следовательно, осторожен, как волк, от коего, я
полагаю, непосредственно и произошел вопреки теориям английского господина
Дарвина… Не пойдет он в подметки к кому бы то ни было в столь опасном и шумном
деле, как грабеж золотых караванов. Не станет, как выражается каторжный народ,
«волохать на барина». Понимаете? Неплохо я успел изучить сего гада. И уверенно
вам говорю: то, что можно применительно к нему именовать жизненной философией,
ни за что ему не позволит идти в сообщники к тем, как бы заманчиво ни было… Еще
и оттого, что за Иванихина он держится мертвой хваткой, поскольку господин
Иванихин – единственный его якорь спасения на этой земле. Выпади он из доверия
– либо устукают в тайге те, кому он давненько поперек горла стоит, либо сам
хозяин… У Иванихина, знаете ли, это просто. Подалее, верст на полсотни к
востоку, у него возле озера Чебаркуль даже собственная и личная тюрьма есть-с
для инородцев, подземелье, камнем обложено…
– А вы куда смотрите?
– Эх-хе-хе… – вздохнул Польщиков. – Согласно
существующему порядку, потребны либо улики, либо жалобы. Улик не найдете, а
жалобщиков отчего-то не бывает… Нет, не Гнездаков. А кто – судить не
берусь. – Он вдруг с нескрываемой обидой вскинул на Бестужева унылые
глаза. – Не в моей компетенции-с…
– Как вы думаете, они могут напасть завтра?
– Запросто-с. Золото – вещь дикая и хмельная. Это как с
алкоголием – втянуться легко, а вот вылечиться трудно. Тем более – семнадцать
пудов, а охрана необычно слаба. Я бы посоветовал подождать, когда с прииска
«Благодатный» вернутся казачки. По моему мнению, риск чересчур велик. Жаль, не
располагаю властью задержать караван…
«А ведь ты это искренне говоришь, – подумал
Бестужев. – Нет, не ты, не ты… Есть вещи, которые таким, как ты, и в
голову не придет сделать. Не ты…»
– Что вы имеете в виду под компетенцией? – спросил
он напористо. – Как раз в вашей компетенции все, связанное с данным делом.
– Это я так обмолвился…
– Вздор, – сказал Бестужев твердо. – Вы не обмолвились
– это у вас накипевшее прорвалось. Федор Иваныч, я ведь не паркетный шаркун, я
сыщик и, говорят, неплохой… Что за странные намеки насчет компетенции? Что у
вас накипело? Я требую ответа. Требую, – жестко подчеркнул он. –
Полномочия мои такое право дают. В чем сложности?
Помолчав немного, Польщиков вдруг махнул рукой:
– А, семь бед – один ответ. Дальше не пошлют, а если и
пошлют, будет то же самое… Господин ротмистр, я, вполне возможно, работал бы
эффективнее, не отбирай у меня часть полномочий и прерогатив град Шантарск…
– А конкретнее? Я требую, поручик.
– Дальше Кушки не пошлют, больше пули не дадут… –
Польщиков резко выпрямился, что применительно к нему, очевидно, означало самое
эмоциональное выражение протеста. – Господин ротмистр, когда по территории,
подведомственной моему участку, регулярно разъезжают сотрудники губернской
охраны, когда они под носом у меня вербуют агентуру, а то и перевербовывают,
причем сверху рекомендуют не чинить ни малейших препятствий, такое может
означать одно: то ли мне перестали доверять, то ли считают нужным мою
компетенцию резко ограничить. Протестовать не могу-с – против субординации…
– Кто ведет работу на вашем участке? Поручик!
– Есть такой купец…
– Ефим Даник?
Польщиков согласно опустил ресницы:
– Мало того, что документы выправлены по всем правилам,
губерния подтвердила его полномочия… Понимаете мое положение?
– Кто подтвердил?
– Сверху, – показал поручик в потолок пальцем.
Бестужев видел, что более детального ответа ни за что не
добьется, – у тихого бунта есть свои пределы, и они как раз только что
были достигнуты…
– С какого? – все же переспросил он.
И ответа не дождался, поручик без надобности принялся
ворошить бумаги на столе.
– Ладно, – сказал Бестужев. – Анонимку на
Гнездакова не выкинули?
– Как можно? Зарегистрировано-с, срок хранения не
истек…
Еще не дочитав бумагу до конца, Бестужев понял, что она
составлена и написана тем же неизвестным интриганом, что сочинил донос на
недотепу Покитько, – тот же почерк, тот же стиль, даже водяные знаки на
бумаге те же…
Глава 7
Дикое золото
– Все в полном порядке, ваше благородие, –
приложил руку к козырьку рослый железнодорожный жандарм. – Подозрительного
ничего в полосе отчуждения не усмотрено, по-моему, все в точности как всегда.
Прикажете давать отправление?
Бестужев бросил под ноги окурок и тщательно придавил его
носком сапога. Огляделся, стараясь проделать это незаметно, как учили. В общем,
жандарм был прав – куда ни посмотри, не видно ровным счетом ничего
подозрительного: люди на небольшом перроне такие, каким им и подобает быть,
обычные, никто не выламывается из общей истины ни подозрительным любопытством,
ни, наоборот, деланным безразличием (безразличие тоже нужно уметь изобразить,
неумелая игра режет опытный глаз)…
– Отправляйте, – кивнул он, нахлобучив поплотнее
инженерную фуражку – этому персонажу еще рано было уходить со сцены.
Жандарм вновь откозырял, гораздо торопливее, побежал мимо
черного тендера к паровозу. Уперевшись носком сапога в подножку, Бестужев одним
прыжком оказался в теплушке. Коротко, звонко лязгнула сцепка, паровоз
пронзительно свистнул, мощно фыркнул – и товарный поезд тронулся, постепенно
набирая ход. Аккуратное здание вокзала, коричневое с белой каймой, осталось
позади, а за ним и поднятый семафор. Какое-то время еще тянулись простые
крестьянские домишки, потом пропали и они, паровоз свистнул, наддал, двигаясь
меж подступивших совсем близко сосен, словно снаряд в пушечном жерле.
Бестужев, стоя в дверях, оглядел теплушку. Все было в полном
казенном порядке – за невысокой деревянной решеткой лежали кожаные сумки,
опечатанные орленой казенной печатью, и возле них, зажав карабины меж колен,
сидели на скамеечке двое стражников. Семен с Пантелеем помещались в другом
углу. Два длинных зеленых ящика стояли как раз посередине, напротив двери.
Мышеловка была взведена и старательно оснащена вкусным кусочком сыра. Вопрос
только, имеется ли в пределах досягаемости сырного духа хоть одна мышь…
