– У вас, говорят, успех?
– Так, некоторый… – пожал плечами Бестужев.
Он видел, что Мигуля вовсе не пьян – как недавно Иванихин,
находился в состоянии, когда определенная доза спиртного служит скорее
аналогией английской чашке овсянки к завтраку…
– А у нас вот несчастье, – признался Мигуля, глядя
на ротмистра совершенно трезвыми глазами побитой собаки. – Петеньку Сажина
убитым нашли. У нас тут, знаете ли, ротмистр, все кому-нибудь да родня, вот и
Петенька на моей крестнице был женат. Аглая, бедная, на сносях, а тут такое
стряслось…
– Как?!
– Да вот так, обыкновенно, – устало промолвил
пристав. – Был человек – и нету… Господин ротмистр, ежели у вас ко мне нет
срочных служебных дел, я бы вам, право, был весьма даже признателен…
– Я не уйду, – сказал Бестужев. – Поскольку
как раз и пришел поговорить с вами откровенно. По-моему, самая пора.
– Да о чем говорить…
– О деле, – сказал Бестужев решительно. –
Сажин знал… и вы знаете что-то такое, что должен знать я.
– Полагаете?
– Да хватит вам вилять, – сказал Бестужев, кладя
на стол шляпу (он был в партикулярном). – Ваши с Сажиным расследования
имели какую-то связь с самоубийством коллежского асессора Струмилина… вернее, в
чем я уже нисколько не сомневаюсь, убийством, замаскированным под самоубийство.
И я должен знать, к чему вы пришли, каким образом, почему…
Мигуля молча смотрел на него, иронично щуря печальные глаза.
– Хватит! – сказал Бестужев. – Судя по вашим
погонам, вы пришли в полицию не с гражданской службы, а с военной.
Следовательно, имеете некоторое понятие об офицерской чести…
– Да уж, позвольте таковое иметь!
– Что ж, я только рад, что вы имеете… – сказал
Бестужев. – Ермолай Лукич, хотите, я скажу, что вы так старательно
пытаетесь от меня скрыть? Ваше убеждение в том, что к смерти Струмилина и
нападению на золотые караваны причастны свои. Точнее, наши. Кто-то, занимающий
достаточный пост в охранном отделении или жандармском управлении. Я прав? Не
смотрите на меня так. Я, да будет вам известно, самостоятельно пришел к тем же
выводам. Правда, мне пока непонятно, кто именно. Но я обязательно его найду.
Покойный Струмилин был моим хорошим другом, я учился у него ремеслу… И ничего
не намерен оставлять безнаказанным. Мне нечего опасаться, простите. За спиной у
меня – Петербург. А вам, как человеку с опытом, должно быть прекрасно
известно, какое значение придается сейчас в департаменте генералу Герасимову…
Даю вам слово офицера, что я действительно намерен покарать виновного. Невзирая
на прошлые заслуги. Ситуация такова, что никакие заслуги не спасут… У вас есть
выбор: либо работать со мной, либо… черт, мне просто нечем на вас воздействовать.
Я просто буду считать вас человеком, недостойным вашего мундира. Можете
рассмеяться над этой угрозой… но чутье мне подсказывает, вы хороший
полицейский, вам небезразлично мнение о вашей персоне со стороны…
– А водки выпьете? – спросил вдруг Мигуля.
Не колеблясь, Бестужев протянул руку к стакану пристава,
поскольку другой посуды в пределах видимости не имелось, налил себе на треть,
залпом выпил и бросил в рот ломтик сала.
– Слово, значит, даете? – протянул Мигуля. –
Ох, Алексей Воинович, в мои-то годы столько словес наслушался…
И все же он теперь был другим. Некий перелом произошел.
Чувствуя это, отчаянно пытаясь найти верный тон, Бестужев сказал:
– А вы рискните, Ермолай Лукич. Пытайся я что-то
затушевать, покрыть, я бы к вам и не пришел вовсе. И Тутушкина искал бы не я, а
другие…
– Думаете, они его не ищут? – фыркнул Мигуля.
– Конечно, ищут, – кивнул Бестужев. – И могут
найти раньше нас… Вы ведь его тоже пока что не нашли, а?
– Откуда вы знаете?
– Нюхом чувствую.
– Не нашел, – признался Мигуля. – Я,
собственно, лишь помогал Петеньке…
– Что с ним стряслось?
– Нашли в меблирашках Покровской, – сказал
Мигуля. – Выглядит все так, словно она сначала его ножиком пырнула под
сердце, а потом сама зарезалась… только я Петеньку знаю давно. Не позволил бы
он девке себя пырнуть, да еще положить с одного удара. И потом, мне-то
достоверно известно, что Петя с нею не путался. А была она его негласным
сотрудником. Его уж мертвого полураздели да придали такой вид, будто…
– Кто – «она»?
– Анька Белякова, – сказал Мигуля. – Была
такая девица…
– Анюта?! – воскликнул Бестужев.
Мигуля впился в него уже лишенным расслабленности,
полицейским взором:
– Вы ее знали?
– Да, – сказал Бестужев. – Она-то мне и
выдала описание той дамочки под вуалью, что регулярно навещала номер Струмилина,
мало того, была там в ночь убийства. Я и пошел к Тутушкину… Значит, Сажин тоже
отрабатывал этот след?
Мигуля вздохнул:
– Петя был человеком с большими карьерными амбициями,
следует вам знать. Жаждал повторить феерическую карьеру Путилина, да и о вашем
Герасимове говорил исключительно в превосходной степени. За пять лет из
ротмистров в генерал-майоры – эт-то, знаете ли, впечатляет амбициозную
молодежь… Вы вот расспрашивали Ваську Зыгало про гильзу… Значит, догадались,
что дело нечисто?
Бестужев молча кивнул.
– Вот… – сказал Мигуля. – Петруша пришел к
тому же самому выводу, послушав Ваську. Что-то неладное с этой гильзой, никак
она не могла оказаться на том месте, имей мы дело с обычным самоубийством. А
тут еще и Ванька Тутушкин неведомо почему пустился в бега. И Анька рассказала
про даму под вуалькой. И Аргамаков ни за что не соглашался показать Пете
следственные материалы, запойным прикинулся, ха! Да у него счеты в голове
вместо мозгов, он карьеру делает с упорством швейцарского хронометра, какие ж тут
запои?
– Да, мне самому показалась весьма наигранной эта
внезапно вспыхнувшая страсть к спиртному… – сказал Бестужев. –
Аргамаков ничуть не походил на запойного. Я их навидался, как всякий русский
человек…
– То-то и оно… Короче говоря, Петруша увидел во всем
этом деле прекрасный повод ухватить удачу за хвост. Или что там у нее,
кудри-локоны? Начал копать с привлечением всей негласной агентуры и гласных
возможностей. А потом, когда узнал, что Струмилин ваш был не просто чиновником,
а сотрудником питерской охраны, что дело связано каким-то боком с ограблением
приисковых обозов, – воодушевился еще больше. Понять его нетрудно. Раскрыв
такое дело, можно ждать самой высокой благодарности, и орденов, и
повышений. – Мигуля горько усмехнулся. – Вот только в таких делах
можно еще вместо всех награждений дождаться преждевременной панихиды… но
Петруша, как я его деликатно ни предостерегал, решил по-своему: либо грудь в
крестах, либо голова в кустах. Крест и вышел, деревянный только…
