– Мне правда неловко, – сказала девушка. –
Постараюсь впредь осторожнее… Всего хорошего, господа!
Она присвистнула, как заправский кучер, взмахнула вожжами, и
сытый вороной обрадованно рванул с места так, что взлетела на обе стороны сухая
пыль. Городовой проворно козырнул вслед.
– Однако… – сказал Сёма. – Амазонка здешних
мест… Видели камешки на лебединой шее, Леонид Карлович? Состояньице-с. Не
иначе, наша юная этуаль
[4]
принадлежит к самому что ни на есть
здешнему бомонду. А то и содержаночка какого-нибудь местного Топтыгина с
миллионом в жилетном кармане. Ах, завидую…
– Не отвлекайся на глупости, – сухо бросил
Лямпе. – Пошли, иначе не успеем ко времени.
Он и самому себе не хотел признаваться в том, что последнее
Сёмино предположение вызвало в сердце настоящую бурю и жгучий протест. Эта
девушка не должна быть пошлой содержанкой толстосума, не должна, и всё тут,
немыслимо представить иные нехитрые картины… Но тебе-то какое дело? –
попытался он трезво и рассудочно себя упрекнуть. Ты ее наверняка больше не
увидишь никогда, она вошла в твою жизнь всего на минуту, а вот ты, голову можно
прозакладывать, в ее жизнь не вошел вообще, с какой стати? Надо же, впервые за
несколько лет в душе что-то откровенно и недвусмысленно проснулось…
– Леонид Карлович…
– А?
– Может, мне спросить у городового, кто сия амазонка?
Он ее, вне сомнений, обязан прекрасно знать…
Лямпе искренне надеялся, что его голос холоден и тверд:
– С чего бы вдруг? У нас разве нет других дел?
– Ну, пришла вдруг такая мысль…
– Пошли, – отрезал Лямпе, ускоряя шаг.
– Как прикажете, – с видом полнейшей невинности
кивнул Акимов, торопясь за ним. – Мы уж и пришли, собственно, сейчас
свернем за угол, пройдем по Театральному – и на месте будем…
Время от времени бдительно проверяясь на предмет возможной
слежки, они прошли по коротенькому Театральному переулку, где своеобразным
монументом незадачливому антрепренеру стоял новый каменный театр. Пересекли
тихую Новобазарную площадь, в отсутствие ярмарок прямо-таки вымиравшую, и
оказались у берега Шантары, на совсем недавно начатой застройкою Воскресенской
улице.
Лямпе моментально оценил это место, как максимально удобное
для их целей, то есть для потаенного наблюдения.
Впереди раскинулся обширный котлован – под фундамент
для центральной силовой электрической станции, каковая должна была приблизить
Шантарск к цивилизации и прогрессу. Землекопы пока что углубились лишь аршина
на четыре, но работа кипела, всё напоминало трудолюбивый лесной муравейник.
Десятки людей старательно и размеренно взмахивали посверкивавшими на солнце
лопатами, другие возили наверх по деревянным мосткам груженные «с походом»
тачки, на самом краю котлована что-то обсуждал с десятниками бородач в
инженерной фуражке, тут же переминался с ноги на ногу человечек в клетчатом
пиджаке, судя по большому блокноту и суетливости – газетный хроникер.
Вокруг, на некотором отдалении, толпились зеваки – общим
числом не менее полусотни. В более крупных городах такая стройка вряд ли
привлекла бы внимание, но здесь, надо полагать, стала для города нешуточным
событием. Еще подальше прохаживался, заложив руки за спину, неизбежный при
таком скоплении публики городовой, судя по понурой фигуре, объятый смертной
скукой.
Они с Акимовым, таким образом, могли присоединиться к
праздно глазевшим обывателям, не вызывая ни малейших подозрений. Что
незамедлительно и сделали, стоя вполоборота к интересовавшей их Воскресенской.
Ближе всего к котловану располагался трактир среднего
пошиба, так и поименованный на вывеске без особых затей – «Трактир Ляпунова».
Из распахнутого окна доносилось граммофонное пение Вари Паниной:
Гайда, тройка!
Снег пушистый…
У крыльца примостилась компания классических купеческих
«молодцов» – сапоги с «набором» – массой мелких складочек, белоснежные картузы,
под пиджаками вышитые косоворотки с кручеными поясками. Судя по движениям, они
поочередно метали в кольцо толстый гвоздь – играли в свайку. Этой группе
персонажей следовало уделить особое внимание, поскольку она была идеальным
местом для внедрения вероятного наблюдателя…
Напротив трактира как раз и стоял дом, ставший целью их
визита, – каменное двухэтажное здание, узкое по фасаду, но довольно
протяженное в глубину, украшенное десятком ничуть не гармонировавших меж собою
вывесок. Лямпе без особого труда рассмотрел нужную: «Ювелирные и поделочные
работы Е. Т. Коновалова, а также чистка серебряных и мельхиоровых изделий, все
по ценам вне конкуренции. Заказы исполняются под личным наблюдением».
Теперь оставалось только ждать, и они старательно ждали,
притворяясь, будто всецело поглощены картиной землекопного труда. Бодренький
старичок, судя по вытертому сюртуку отставной чиновник министерства юстиции, со
Станиславом на шее, очень быстро распознал в Лямпе свежего слушателя, ухватил
его за рукав и восклицал с таким видом, словно и идея, и исполнение стройки
принадлежали ему лично:
– Пять тысяч электрических ламп для домового освещения,
сударь! И каждая по шестнадцать свечей, представляете? А ведь планируется еще
полсотни ламп для освещения уличного, по тыще свечей! По тыще! Хоть иголки
собирай при таком сиянии!
Лямпе поддакивал, ничуть не пытаясь освободиться от
навязчивого соседа, наоборот, старичок служил великолепным прикрытием,
поскольку наверняка был здесь многим известен. Он терпеливо слушал восторженные
охи, время от времени вставляя: «Да-да-да!», «Прогресс несказанный!», «В самую
точку, сударь!».
Акимов легонько прикоснулся к его свободному локтю.
Лямпе легонько повернул голову. По Воскресенской степенно,
неторопливо шагал Пантелей Жарков – в летнем костюмчике из дешевой чесучи с
цветной манишкой, при соломенном канотье. Он пересек улицу и скрылся за
зелеными дверями того самого, с десятком вывесок, дома.
Начинались дела. Как бывает в таких случаях, минуты тянулись
невыносимо долго, чертов старикашка зудел, как зеленая муха…
Внимание! На невысокое крылечко вышел невидный мужчина с
непокрытой головой, в жилетке поверх розовой рубахи. Достав из кармана большой
красный платок, трижды протер им лоб – и было в этом столь вроде бы
естественном жесте нечто от механизма… Нечто наигранное. Так и держа платок в
руке, юркнул назад в дом.
Они переглянулись украдкой. Длинно проскрипела,
сопротивляясь тяжести противовеса, железная дверь, вышел Пантелей и столь же
степенно направился в ту сторону, откуда пришел, к Театральному переулку.
Вот оно! Жарков еще не скрылся в переулке, а вслед ему
двинулся один из игравших в свайку «молодцов» – прибавляя шагу, соразмеряясь с
походкой Пантелея. Хорошо так пошел, грамотно, умело…
