— Нет, нет, и нет, — сказал Нортон, качая головой. — Это мы
уже обсуждали не один раз. Мы уходим…
— Нет, — прошептал кто-то, и этот звук разнесся вдруг,
отражаясь эхом, словно шорох листьев в полумраке октябрьского вечера. —
Нет-нет-нет…
— Вы попытаетесь удержать нас силой? — пронзительным голосом
спросила престарелая леди в бифокальных очках, одна из «людей Нортона», если
воспользоваться его же термином. — Вы хотите задержать нас?
Мягкое бормотание протестующих голосов стихло.
— Нет, — ответил Майк. — Я не думаю, что кто-то будет вас
задерживать.
Тут я наклонился, зашептал на ухо Билли, и он посмотрел на
меня вопросительно и удивленно.
— Прямо сейчас беги, — сказал я. — Быстренько.
Нортон пригладил волосы расчитанным жестом бродвейского
актера. Мне он нравился гораздо больше, когда беспомощно дергал стартер
бензопилы, сокрушаясь и думая, что его никто не видит. Я не мог сказать тогда и
сейчас не знаю, верил ли он в то, что делает, или нет. Глубоко внутри, я думаю,
он знал, что должно случиться. Я думаю, что та логика, которой он молился всю
жизнь, в конце концов обернулась против него, как взбесившийся и озверевший
некогда дрессированный тигр.
Он беспокойно огляделся вокруг, словно желал сказать
что-нибудь еще, потом повел четверку своих сторонников мимо одной из касс.
Кроме старушки, с ним были пухлый парень лет двадцати, молодая девушка и
мужчина в джинсах и сдвинутой на затылок шапочке для гольфа.
Взгляд Нортона встретился с моим, глаза его чуть
расширились, потом ушли в сторону.
— Брент, подожди минуту, — сказал я.
— Я не хочу больше ничего обсуждать. Тем более с тобой.
— Я знаю, но хочу попросить об одном… — Я обернулся и увидел,
что Билли бежит к кассам.
— Что это? — спросил Нортон подозрительно, когда Билли
вручил мне целофановый пакет.
— Бельевая веревка, — ответил я, смутно понимая, что сейчас
все в супермаркете смотрят на нас, собравшись по другую сторону от линии касс.
— Тут ее довольно много. Триста футов.
— И что?
— Я подумал, может быть, ты привяжешь один конец за пояс
перед тем, как выйти. Когда веревка натянется, привяжи ее к чему-нибудь.
Например, к дверце машины.
— Боже, зачем?
— Я буду знать, что вы прошли по крайней мере триста футов.
Что-то мелькнуло в его глазах, но только на мгновение.
— Нет, — сказал он.
Я пожал плечами.
— О'кей. В любом случае, удачи.
Мужчина в кепочке для гольфа неожиданно сказал:
— Я сделаю это, мистер. Почему бы нет…
Нортон обернулся к нему, словно собирался что-то сказать
резкое, но мужчина посмотрел на него пристально и спокойно. Он решил, и у него
не было никаких сомнений. Нортон тоже понял это и промолчал.
— Спасибо, — сказал я, разрезая упаковку своим карманным
ножом, и веревка вывалилась гармошкой жестких колец. Я вытащил один конец и
обвязал пояс «Чемпиона по гольфу» свободной петлей с простым узлом. Он тут же
развязал веревку и быстро затянул туже на добротный морской узел. В зале
магазина стояла полнейшая тишина. Нортон в нерешительности переминался с ноги
на ногу.
— Дать нож? — спросил я мужчину.
— У меня есть, — он взглянул на меня. — Ты, главное, следи
за веревкой. Если она запутается, я ее обрежу.
— Мы все готовы? — Спросил Нортон слишком громким голосом.
Пухлый парень подскочил, будто его толкнули.
Не получив ответа, Нортон двинулся к выходу.
— Брент, — сказал я, протягивая руку. — Удачи.
Он посмотрел на мою руку с сомнением.
— Мы пришлем вам помощь, — сказал он наконец и толкнул дверь
с надписью «Выход».
Я снова почувствовал тот едкий запах. «Его люди» последовали
за Нортоном. Майк Хатлен подошел и остановился в медленно движущемся молочном
тумане. Нортон сказал что-то, что я вполне мог бы расслышать на таком
расстоянии, но туман, казалось, гасил все звуки. Кроме двух-трех слогов, словно
доносящихся из работающего вдалеке радиоприемника, я не расслышал ничего. Потом
они начали удаляться.
Хатлен придерживал открытую дверь. Я стравливал веревку и
старался, чтобы она свободно провисала, помня об обещании перерезать ее, если
она застрянет. Снаружи все еще не доносилось ни звука. Билли стоял рядом, и я
почувствовал, как он дрожит от напряжения. Снова возникло странное чувство, что
эти пятеро не исчезли в тумане, а просто стали невидимы. Какое-то мгновение их одежда
плыла уже без них, а затем и она пропала. Этот туман по-настоящему впечатлял
своей плотностью, лишь когда можно было увидеть, как он проглатывает людей
буквально в течение секунд.
Я продолжал стравливать веревку. Сначала ушла в туман
четверть, потом половина. На мгновение движение прекратилось, веревка обмякла.
Я задержал дыхание, но веревка снова пошла, скользя у меня между пальцами.
Ушло три четверти веревки, и я уже видел ее конец, лежащий
на ботинке Билли, но тут веревка в моей руке снова остановилась. Секунд пять
она лежала неподвижно, затем рывком ушли пять футов, и вдруг, резко дернув
влево, веревку натянуло о край двери так, что она даже зазвенела.
Еще двадцать футов сдернуло рывком с моей руки, оставив на
моей ладони ожог, и из тумана донесся высокий дрожащий крик. Я даже не мог
понять, мужчина кричит или женщина.
Снова дернуло веревку. И снова. Ее мотало в дверном проеме
то влево, потом уползло еще несколько футов, и из тумана донесся
захлебывающийся вопль, услышав который Билли застонал, а Хатлен замер с широко
раскрытыми от ужаса глазами.
Вопль внезапно оборвался, и, казалось, целую вечность стояла
тишина. Затем закричала старушка, и на этот раз никаких сомнений насчет того,
кто кричит, не было.
— Уберите его от меня! — кричала она. — О, господи, господи,
уберите… — Голос ее оборвался.
Внезапно почти вся веревка сбежала с моей ладони, оставив
новый ожог и обвисла. Из тумана донеслось сочное громкое хрюканье, от которого
у меня во рту тут же пересохло.
Такого звука я не слышал никогда в жизни, но ближе всего тут
подошло бы сравнение с фонограммой из какого-нибудь кинофильма, снятого в
южноамериканских болотах. Такой звук могло издать только очень большое
животное. Он снова донесся до нас, низкий, неистовый, звериный звук. И снова.
Потом перешел в прерывистое бормотание и затих.
