Внизу из ресторанчика вышел официант и торопливо засновал взад-вперед, принимая заказы руководителей манифестации. Видно было, как он, приподнявшись на носки, заглядывает внутрь ресторана, стараясь подозвать как можно больше своих коллег. Эти приготовления к большой даровой выпивке отнюдь не мешали выступлению кандидата. Гигант, державший его на плечах, все время потихоньку поворачивался на месте, чтобы донести его речь до всех участников митинга. Кандидат сидел большей частью скорчившись и порывистыми движениями свободной руки и цилиндра старался придать своим словам максимальную убедительность. Но порой, чуть ли не регулярно, его посещало вдохновение, он поднимался, раскинув руки, и обращался уже не к окружавшей его группе, а ко всем собравшимся, к жильцам домов, вплоть до самых верхних этажей, однако же было совершенно ясно, что даже в нижних этажах никто его не слышит, да если бы такая возможность и была, никто слушать не желал, так как в каждом окне и на каждом балконе горланил по меньшей мере один собственный оратор. Тем временем официанты вынесли из ресторана огромный, с бильярдный стол, поднос, уставленный сверкающими наполненными бокалами. Руководители организовали раздачу, происходившую в форме церемониального марша мимо дверей ресторана. Но хотя бокалы на подносе наполнялись снова и снова, для толпы их не хватало, и двум шеренгам барменов пришлось протискиваться справа и слева от подноса, обслуживая жаждущую толпу. Кандидат, естественно, прервал свою речь и воспользовался паузой, чтобы передохнуть. В стороне от толпы и резкого света прожекторов гигант медленно прохаживался взад-вперед со своей живой ношей, и только несколько ближайших приверженцев сопровождали кандидата и разговаривали с ним, задрав головы.
— Взгляни-ка на малыша, — сказала Брунельда, — ишь как увлекся зрелищем — забыл, где он. — И, захватив Карла врасплох, она обеими руками повернула его к себе и посмотрела прямо в глаза. Но это длилось лишь мгновение, потому что Карл сразу же стряхнул ее руки; раздосадованный, что его ни на минуту не оставляют в покое, и одновременно сгорая от желания выйти на улицу и рассмотреть все вблизи, он теперь изо всех сил старался высвободиться из тисков Брунельды и сказал:
— Пожалуйста, отпустите меня.
— Ты останешься с нами, — заявил Деламарш, не отрывая взгляда от улицы, и лишь вытянул руку, препятствуя уходу Карла.
— Прекрати, — сказала Брунельда и отвела руку Деламарша, — он и так останется. — И она еще сильнее прижала Карла к перилам; ему пришлось бы драться с нею, чтобы освободиться. И даже если бы это ему удалось, чего бы он добился! Слева от него стоял Деламарш, справа — Робинсон, он был форменным образом в плену.
— Радуйся, что тебя не прогоняют, — сказал Робинсон и похлопал Карла рукой, просунув ее под мышкой Брунельды.
— «Прогоняют»? — повторил Деламарш. — Сбежавшего вора не прогоняют, его передают в руки полиции. И если он не угомонится, завтра утром именно это и произойдет.
С этой минуты зрелище внизу больше не доставляло Карлу удовольствия. Лишь поневоле склонялся он над перилами, так как из-за Брунельды не мог выпрямиться. Снедаемый собственными заботами, он рассеянно смотрел на людей внизу, которые группами человек по двадцать подходили к дверям ресторана, расхватывали бокалы, оборачивались, салютовали покуда занятому собой кандидату, выкрикивали партийное приветствие, осушали бокалы и со стуком — здесь, наверху, не слышным — опускали их на поднос, чтобы уступить место новой, галдящей от нетерпения группе. По распоряжению руководителей оркестр, игравший до сих пор в ресторане, вышел на улицу; громоздкие духовые инструменты сверкали в темной толпе, но звуки музыки тонули в общем шуме. Улица, по крайней мере та ее сторона, где был ресторан, кишела людьми. Они сбегали с горы, откуда Карл утром прибыл на автомобиле, а снизу, от моста, спешили в гору, и даже обитатели близлежащих домов не устояли перед соблазном лично вмешаться в события, на балконах и у окон остались почти везде только женщины и дети, тогда как мужчины толпами выскакивали из подъездов на улицу. Музыка и угощение принесли желанный результат — сборище было теперь достаточно многочисленным, один из руководителей, рядом с которым стояли двое прожектористов, жестом остановил музыку, громко свистнул, после чего из толпы поспешно вынырнул гигант с кандидатом на плечах; толпа расступилась.
Как только он очутился у дверей ресторана, кандидат, снова ярко освещенный прожекторами, начал новую речь. Но теперь обстановка была куда сложнее, носильщик оказался словно в тисках, толпа стояла стеной. Ближайшие сторонники, которые ранее всеми возможными способами старались усилить эффект речи кандидата, теперь с трудом удерживались поблизости от него, человек двадцать из них кое-как цеплялись за гиганта носильщика. Но и этот силач шагу не мог сделать по своему усмотрению, о целенаправленном воздействии на толпу посредством поворотов, продвижения вперед или назад нечего было и думать. Толпа беспорядочно колыхалась, люди буквально лежали друг на друге, прямо никто уже не стоял; из-за притока новой публики число Противников кандидата, похоже, значительно увеличилось; гигант долго держался у дверей ресторана, теперь же, словно и не сопротивляясь, позволил толпе нести себя взад-вперед по переулку; кандидат говорил без умолку, но было уже непонятно, разъясняет ли он свою программу или взывает о помощи; если глаза не обманывали, то появился еще один кандидат, и даже несколько, потому что тут и там внезапно вспыхивал свет, и становился виден поднятый над толпой оратор, бледный, размахивающий сжатыми кулаками, поддерживаемый многоголосными криками.
— Что же здесь происходит? — в полном замешательстве спросил Карл у своих караульщиков.
— Как это волнует малыша! — сказала Брунельда Деламаршу и взяла Карла за подбородок, чтобы притянуть к себе его голову. Но он этого не хотел и, из-за событий на улице начисто позабыв всякую осторожность, дернулся так сильно, что Брунельда не только отпустила его, но и отпрянула, совершенно освободив Карла. — Теперь ты насмотрелся достаточно, — сказала она, явно рассерженная поведением Карла, — ступай в комнату, стели постель и приготовь все на ночь. — Она махнула рукой в направлении комнаты. Карл уже который час мечтал об этом и не возразил ни слова. Тут с улицы донесся громкий звон разбитого стекла. Карл, не совладав с собой, быстро подбежал к перилам, чтобы еще разок мельком глянуть вниз.
Противник успешно провел диверсию, притом, пожалуй, решающую: прожекторы сторонников кандидата, яркий свет которых позволял продемонстрировать общественности хотя бы главные события и таким образом держал все более или менее в рамках, были разбиты, все без исключения. Кандидат и его носильщик оказались во власти рассеянного уличного света, который после яркого сияния прожекторов ощущался как кромешная тьма. Сейчас даже приблизительно нельзя было сказать, где находится кандидат, а обманчивость тьмы еще больше усилилась, поскольку снизу, от моста, приближалось еще и мощное, многоголосое пение.
— Разве я не сказала, что ты должен делать! — воскликнула Брунельда. — Поторопись. Я устала, — добавила она и потянулась, подняв руки, отчего ее грудь выпятилась еще больше обычного.
Деламарш, по-прежнему державший Брунельду в объятиях, увлек ее в угол балкона. Робинсон двинулся за ними, чтобы убрать забытые там остатки своего обеда.
