Тем не менее произошло удивительное: кот перестал устраивать показательные выступления на тему «охотник и дичь». Теперь он лишь посматривал в его сторону с любопытством, временами лениво ворча свое «мяяяяу».
Пришлось потренироваться, чтобы сделать бывшему неприятелю сюрприз.
Вскоре, сев, как когда-то дерзко мечталось, на человеческое плечо и прокричав большому другу в самое ухо: «Ирррит-тичка!», он обратился в сторону мяукалки, сильно уменьшенного высотой:
– Иррряяяяу-иррряяяяу!
Кот ответил на дружеское приветствие тем, что улегся на бочок на теплой яркой полоске дневного света, зажмурил свои волшебные внимательные глазищи и чуточку похлопал по земле кончиком чуткого пушистого хвоста: приземляйся, мол, полежим на солнышке.
Человек с птичкой на плече сел на ступеньку крыльца поговорить с друзьями. Он благодарил своего Масика за доброту к его новому певчему приятелю. А Птичкину рассказывал, что охраняет жизнь котика с самого момента его рождения: чудом удалось вытащить его, слепого, полумертвого, из бадьи, в которой никому не нужного на этом свете новорожденного пытались утопить злые люди.
Человек вскормил его вместо матери, поэтому они так хорошо понимают друг друга. Они живут вместе уже давно, они нужны один другому. И пусть новый друг не беспокоится: в их сердцах много любви, они не обидят живое.
Птичкин ничего не понимал, но наслаждался мягкими, как теплое ночное небо, звуками человеческого голоса, упивался чувством покоя и силы, исходящим от большого надежного существа. На плече ему было уютно, как в гнездышке. Даже пугливое сердце не посылало тревожных сигналов, заставляющих мгновенно взлетать и прятаться, оно билось ровно, в такт спокойным добрым речам.
Он летал вдоль всего жилища человека и заглядывал в окна. Завидев за стеклом своего друга, он с силой стучал в окно клювом. Звук получался звонко-гудящий, совсем не такой, как если стучать по дереву. Добрый великан тут же оглядывался и произносил:
– Пррриветптичччкин!
Тогда можно было долго-долго за ним повторять:
– Ирррит-ичкин, ирррит-ичкин, ирррит-ичкин.
Птичкин многое узнал про человека.
Во время сна тот укрывался, прятался, как птенцы прячутся под крыло матери. Значит, и такому большому тоже необходимо чувствовать себя в безопасности. Хотя что ему может грозить в таком прочном доме, не ветер же, не дождь?
Птичкин часто наблюдал, как человек ест, неторопливо, не суетясь, не подпрыгивая, не боясь, что отнимут, перехватят лучший кусочек, если зазеваешься.
Он понял, что отвага человека безмерна. В одной из комнат дома жило громадное, страшное, черное чудовище с гладкими черными блестящими боками, как у некоторых подлых жуков, панцирь которых невозможно проклюнуть, как ни старайся. Но жук… Что жук? Маленький… Только и может, что застыть, спасая собственную жизнь. Чудовище же превышало размерами самого человека и не походило ни на кого: крыльев у него не было, стояло на трех ногах, голова вросла в туловище. Стояло себе неподвижно, непонятно чем питаясь. Вполне возможно, оно охотилось ночами, пожирая маленьких, спящих, налетавшихся днем в поисках пищи.
Однажды человек подошел к зловещему уроду, открыл его пасть с длинным рядом крупных белых и черных зубищ и бесстрашно положил на них свои мягкие беззащитные пальцы.
Птичкин застучал в стекло, предупреждая об опасности, и, едва услышав в ответ заглушенное двойной рамой слово привета, застыл пораженный: под руками его друга чудовище запело свою, ни на чью не похожую песню. Ах, как оно умело петь! Красивее всех на свете. Песня его, чуткая, нежная, трепетала и отступала перед яростью мира и вдруг, набравшись сил, выплакавшись, становилась гневно-прекрасной, как небесная гроза.
В маленьком птичьем сердце поселилась печаль. Вот как научиться бы петь! Возможно ли такое? Это совсем не то, что повторить ленивое кошачье «мяу» и даже не человеческое «привет, Птичкин». В этом море звуков запросто можно утонуть, захлебнуться, как слепому котенку в воде.
Время шло. Появлялись насущные заботы. Полагалось найти и завоевать своим пением невесту. Птичкин слушал и пытался спеть вслед за огромным черным певцом его дивные песни.
У человека тем временем появилась подруга. Конечно, чье бы сердце не растаяло от таких напевов и трелей! Чье бы сердце устояло перед смелостью того, кто одолел черное чудовище и научил его петь?
Птичкин часами слушал дивную музыку, забывая о хлебе насущном.
Теперь, когда человек убирал руки с клавиш, он неизменно слышал стук клювом по стеклу: очарованный звуками дроздушка умолял не отвлекаться, просил продолжать. Музыкант специально для крылатого друга играл одну и ту же несложную фразу, чтобы птичке легче было ее заучить.
Наконец, малютка прощебетал что-то не совсем похожее на птичье чириканье, нечто музыкально-гармоничное.
Они оба обрадовались победе. Птичкин стучал по стеклу, умоляя не отвлекаться:
– Тук-тук-тук, продолжай, умоляю тебя, у меня совсем не остается времени, весна в разгаре!
И для кота тоже настало время любви. Ночами он не давал спать, отвратительно протяжно выл. К его гадкому ору присоединялись другие кошачьи кавалеры. Самое удивительное, что капризницы-кошечки очаровывались этими безумными криками, уступая любовному напору настойчивых бесстыдников, ничуть не смущающихся от того, что из-за их весенних безумств просыпается вся округа.
Коты впадали в любовный экстаз. Они соперничали друг с другом самозабвенно, безоглядно ударяя выпущенными когтями по носу и глазам того, с кем еще недавно мирно приятельствовали.
Их Масик вступил в сражение с лихим рыжим зверюгой, уже изрядно потрепанным в предыдущих боях, на крыше дома, где он вырос. Чужой кот отличался наглостью и злобой. Он не имел никакого права залезать на чужую территорию. Он посягнул на самое святое. Даже в случае победы у него не было бы шансов на успех: его, чужака, выдворили бы из сада люди.
Но порочным натурам наплевать, за правое или преступное дело сражаться, ведь они не справедливость отстаивают, а всего лишь дают выход переполняющей их темной энергии зла.
Драка оказалась жесточайшей.
Обеспокоенный Птичкин каждым ребрышком, дрожащим от напряженного стука сердечка, ощущал надвигающуюся опасность.
Что он мог сделать?
Только стучать и стучать по холодному стеклу, передавая свою тревогу более сильному:
– Тук-тук-тук! Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!
«Что он хочет, я же играю», – думал увлеченный своим занятием человек, не поворачиваясь к окну.
– Тук-тук-тук! Обернись же! Услышь! Помоги нам!
Но музыкант продолжал заниматься своим делом, не подозревая, о какой серьезной беде сообщал ему Птичкин.
Дрозд взлетал к месту сражения, кричал на наступающего бандита, но крик его ничего не значил. Масик отошел к самому краю крыши, а ведь он не умел летать!
