Тем не менее ума у них явно не хватает, чтобы понять, насколько это все не понарошку. Вместо того чтобы идти себе побыстрее домой, они проходят в арку, чтобы посмотреть, что такое интересное и захватывающе-историческое опять творится на улицах любимого города.
По Садовому кольцу катятся грузовики. Вид у них как в кино про войну. Боевой и целеустремленный. В кузовах мостятся возбужденные ездоки со знаменами и, как и только что встреченный ОМОН, с автоматами наперевес. Но это люди штатские. Вид у них не официальный, а революционно-повстанческий.
Рев и несусветный мат несутся от грузовиков: «На Останкино!»
В арке рядом стоят два возбужденных мужика, глаза у них пьяные. Видно, что адреналин зашкаливает.
– Ну что, мальцы! – радостно обращается один из них к Сашиным детям. – Конец Ох-ельцину! Сейчас пойдем по квартирам жидов бить! Где тут у вас жиды?
– А я вам сейчас покажу жидов, фашисты проклятые! – выходит на передний план старая, лет за восемьдесят, дама из соседнего подъезда.
Саша ее знает: это известная переводчица. Высокая, статная, красивая, из тех, кто с возрастом становится значительнее и внушает непонятное почтение. Соседка вышла выбросить мусор, но, как видно, звуки стрельбы отвлекли ее от бытовой заботы, она устремилась в арку, так и держа в руке неопорожненное помойное ведро.
– Это что тут за срам такой происходит? Нам еще тут фашистов не хватало! – громогласно возмущается старая женщина, многозначительно встряхивая дурно пахнущей емкостью перед носом поблекших мужиков.
– Пошли вон, фашисты! – присоединяются к старшей почтенной даме Ромка и Мишка.
И – о чудо! – те уходят. Пригрозив, правда, что еще вернутся.
На удивление легко удалось их прогнать. Да, слаба еще, видать, была в те поры демократия!
Дома рыдает Элька. Только что позвонила ее подружка, мама которой работает в Останкине. Мама с ней говорила, а теперь связь прервалась. Значит, захватили они Телецентр? И что с мамой?
По телевизору по всем каналам мелькают черные точки.
В окно видно, что из здания мэрии валит черный дым.
Российский канал начинает вещание. Не из Останкина, там ситуация неясна, а откуда-то из центра.
Телефон домашний не умолкает. Все знакомые со всей Москвы просят дать информацию: что, в конце концов, происходит в центре столицы?
По телевизору непрерывно выступают разные люди.
Призывают молодежь идти к Кремлю, строить баррикады, как в 91-м. Спасать народных избранников, которые осели в Кремле.
Странный призыв, как ни крути.
Вы ж два года у власти, избранники! У вас все: армия, оружие, ОМОН. Зачем вам понадобились безоружные юные люди? Неужели вам мало силы, вам нужна еще демонстрация горячего чувства? Любовь и доверие народное должны они вам показать? И если кого и убьют случайно, то это же во имя нового!
И только молодые журналисты из программы «Взгляд» выступают против всеобщего течения мысли:
– Ребята! Не лезьте вы туда! Это разборки власти. Оставайтесь дома!
Как же они окажутся правы! Но каким же презрением их потом обдадут!
Ведь большинство молодых пока во власти романтических представлений о новом, справедливом, которое надо защищать любой ценой.
Так все и заснули глубокой ночью у телевизора.
А проснулись от выстрелов. Собственно, звуков было много, самых разнообразных. Они складывались даже в некое дикое подобие музыкального ансамбля.
– Баабаххх! – грохотал близкий выстрел.
– Дзым-дзынь, – рассыпалось вдрызг от звуковой волны очередное витринное стекло.
– Уууууууууууу! – завывала сигнализация в машинах и магазинах.
Так все и повторялось.
Ранний телефонный звонок Мишкиной музыкальной учительницы:
– Александра Борисовна! Что там у вас происходит? Мы тут на Маяковке слышим артиллерийские выстрелы с вашей стороны.
Саша выглядывает в окно. По обеим сторонам Садового кольца стоят боевые машины пехоты. Глубоко же они провалились в сон, что не услышали, как проезжало такое количество техники!
– Сейчас выйду гляну, Екатерина Алексеевна, потом вам отзвоню, – обещает она.
Для компании берет Эльку. Выходят. Утро – загляденье. Солнышко, тепло, прозрачно. Вдруг: «Баа-ба-ххх!» И вся последующая мелодия.
– Белый дом обстреливают, – комментируют прохожие. – Надо пойти посмотреть.
Людям в центре Москвы невдомек, что все по-настоящему, что это не аттракцион, а реальная опасность. Они отправляются на занимательную экскурсию, чтоб потом всем кому можно с увлечением рассказать про то, что видели своими глазами.
А лично Сашу тянет к Кремлю. Есть там баррикады или нет? Пришли люди на зов или плюнули?
Они с Элькой идут по улице Герцена,
[6]
сворачивают у консерватории налево, вот вскоре они уже на Тверской, вот и Кремль виден. И баррикады таки воздвигнуты. Пришли защитники. Саша хочет повернуть назад, хочется домой, посмотрели – и будет. Но назад не пускают. Стоит народный патруль и не пускает их домой. А у них ни документов, ни денег – только ключи от квартиры. К счастью, их узнает парень из соседнего подъезда: «Они там живут, пропустите».
Чем ближе к дому, тем слышнее обстрел. Они уже выходят на свое Садовое и слышат резкие автоматные очереди:
– Тратата-тратата-тратататата!
Они по-прежнему абсолютно не понимают, что это всерьез. Ну, кому они нужны, скажите на милость? Они же не парламентарии и не президент. Зачем стреляют в их сторону?
И вдруг мать с дочерью видят, как степенный мужчина с кейсом, в отличном, явно дорогом костюме, только что важно вышагивавший перед ними, начинает передвигаться пригнувшись, прикрыв зачем-то голову портфелем, короткими перебежками.
Первая понимает все Элька.
– Мама! Бежим! – кричит она во весь голос отчаянно. – Это в нас стреляют! Бежим! Нас могут убить! Я жить хочу!
Элькин ужас передается Саше, они пригибаются и стремительно, со всех своих полусогнутых ног бегут в собственный двор.
Целый день с противоположного чердака будет вестись бессмысленная стрельба просто по прохожим.
Кто там засел, какие темные силы? До сих пор неведомо.
Дома Саша начинает готовить завтрак. Размешивает тесто для блинчиков. Задумчиво смотрит в кухонное окно на череду БМП. Откуда их пригнали в таком количестве? Она замечает, как дуло одной боевой машины разворачивается, поднимается, начинает медленно двигаться вдоль окон ее дома.
Вот тут до нее что-то доходит. Там, в машинах, ребята лет восемнадцати-девятнадцати. Им скучно просто так сидеть. Жарко, ночь не спали, пожрать не привозят. Они балуются, прицеливаясь, беря на мушку чужие окна чужого дома в чужой им Москве. И запросто, со скуки, могут пальнуть. Им ничего не будет. Скажут:
