А ведь не было ничего проще для заранее проинструктированного торговца наркотиками завязать знакомство со свободно тогда гулявшими во дворе ребятами, выглядящими благополучно и по-домашнему. Эти – были главной добычей. Именно в семьях у таких сытеньких да гладеньких водились деньги. Подросткам нравилось, когда с ними на равных заговаривали люди постарше:
– Ну, что, пацан, достали тебя предки? Хочешь кайфануть?
И даже если предки не доставали, надо было солидно соглашаться, что да, с предками проблемы, и – да, конечно, надо от этих проблем забыться…
Торговцы смертью, не таясь, приходили в университеты, в школы. Навар снимали – сказочный. Страна-то и была сказочным царством, которое вдруг переместили в обычный дикий человеческий мир, не дав при этом никаких инструкций и не предупредив ни о чем.
Как всегда, спохватились поздно, когда масштабы смертей удивили даже тех «наверху», кто непосредственно устраивал в стране наркотрафик. Ну, нельзя ж так сразу… Некому ж будет продавать…
Тут-то Саша и начала потихонечку молиться, как когда-то посоветовал крестивший их владыка. И тут-то она поняла смысл посланного на них испытания бедностью.
Да, именно ее болезнь и последующая бедность уберегла детей от многого. У них за это время появилась невероятная ответственность друг за друга и за мать, а кроме того, они знали: денег в семье нет и взять пока неоткуда, поэтому ни о каком кайфе речи идти не может. Они много говорили тогда друг с другом. Саша видела, насколько больше всего ужасного знают ее дети по сравнению с тем, что знала она в их возрасте. Она не пугалась этому знанию. Пусть так. Все изменилось, их детство кончалось раньше. Блаженная слепота становилась губительной.
Почему-то смерть принялась косить и вполне молодых женщин в возрасте около сорока лет. Не учли, да и не собирались учитывать творцы уникальной методики, годной только для терпеливой России, – шоковой терапии, что от шока, бывает, умирают. И – бывает – довольно часто. Так и происходило. Напуганные обещаниями «не пережить зиму» женщины испытывали, не признаваясь в этом самим себе, жесточайший стресс, который у многих перерос в смертельные заболевания. Безвременно уходили Сашины студенческие подружки, одноклассницы.
И вроде сами по себе… И вроде никто не убивал… Cлаба€чками оказались…
А тут подкатила новая беда. Упившийся (и в прямом, и в переносном смысле) «военной победой» 1993 года лидер демократии не умел обеспечить мирную жизнь в своей стране. Началась чеченская война.
Все получилось, как предсказал им тот инвалид-афганец во время Мишкиного дня рождения. О подрастающем поколении позаботились. Нашлись такие смелые и умелые. Вот уже Ромкины приятели, чуть-чуть только его постарше, отправились воевать в Чечню. Можно подумать, они или их матери этого хотели. Всю жизнь мечтали: дайте сразиться за правое дело. Ребята еле подросли в полуголодном мире девяностых. Воевать не готовились, ни против кого ничего не имели. И многим даже не сказали, куда их везут, известное дело. Привезли куда-то: здрассьте, вы в Чечне.
Возвращались оттуда ребята другими. Рассказывали страшные вещи, скрипели зубами. Вспоминали погибших друзей.
Однажды Саша с младшим сыном шли в гости, остановились у киоска цветочки купить. Вдруг Мишку кто-то тронул снизу за штанину, словно ребенок какой. Они глянули вниз: на них смотрел красивый парень, совсем молодой. Он сидел на низенькой инвалидской тележечке. Ног у него не было вообще. Попросил закурить. Саша ему, конечно, все, что были, деньги отдала. Мишка смотрел на него, как безумный. Просто стоял и смотрел. А парень рукой махнул и говорит: «Чечня, братишка».
Такие, брат, дела.
После этой встречи Саша особенно остро почувствовала, что родила детей на съедение государству. Почему-то Родина и государство в единое целое не складывались. Родина сидела в сердце – не отодрать, всеми тысячами ее древних предков. Государство затаилось и подстерегало зазевавшегося.
Была, была мысль уехать, глядя на то, как отъезжают другие. Ради детей. Да вот дети отказались наотрез:
– Еще чего! Это наша земля. Если мы уедем, кто здесь будет жить?
В конце концов – они были правы.
Саша жила только сегодняшним днем, установив такое правило: каждый день они должны сделать сами себе какую-то радость. Пусть самую маленькую, но именно радость. Такую, чтоб перед сном вспомнить и поблагодарить уходящий день.
У них получалось.
Как-то через пару лет после развода Саше позвонил друг Антона. Вернее, дружили они семьями: Алексей с Марьяшей да Антон с Сашей. Не сказать даже, что особо дружили: вот, развелись, а их и след простыл, не спросят, как она там одна с ребятами. После развода так часто бывает: отпадает куча прежних друзей, перестают общаться и с той, и с другой стороной.
– Как делишки? – спросил Алексей, словно созванивались они вчера.
Странно, подумала Саша, может, он не знает, что мы развелись. Хотя что за ерунда, она, помнится, с Марьяшей сразу после развода беседовала, описывала подробности.
– Вот, развелись, – сказала все же Саша на всякий случай, если Алексей об этом забыл. – Антон теперь здесь не живет.
– Да знаю я, ты чего? – хмыкнул старый друг. – Я тебе звоню, а не чудиле твоему.
– Он уже не мой давно. А почему чудила? – не поняла Саша.
– Единственно, что он в своей жизни умное сделал, – это на тебе женился, да и то… на ветер все пустил, – откровенно поведал собеседник.
– Спасибо на добром слове, – откликнулась Саша, не понимая, к чему клонит приятель.
– Думаешь, зачем звоню, да?
– Угу, – подтвердила она.
– Давай прямо к делу. Может, встретимся где?
У Саши совсем не было времени. Да и не могло у них быть важных дел. Вполне хватит по телефону перемолвиться.
– Ладно, – легко согласился Алексей, – слушай, дело вот какое. Ты одна, да? Никого у тебя нет после Антона?
– Какое твое дело?
– Значит, одна, – засмеялся тот. – Ясно-понятно. В общем, дела у меня идут хорошо. Просто замечательно. Ну, подумал я, вдруг тебя заинтересует. Короче, смотри, расклад такой: у меня семья, Марьяна – это святое. Но, понимаешь… Мне, как мужчине, этого мало. Мне нужна женщина, приличная, интересная, как ты. Чтоб дарить друг другу радость. Я тебе материально помогу. Одену, цацки, какие захочешь, будешь иметь. Баловать тебя буду. И тебе веселее. Ты мне давно нравилась, понимаешь…
– Ты мне что, подработку, что ль, предлагаешь? На полставки? Марьяна – святое, а я – полублядь?
– Я тебе радость предлагаю, дура, и поддержку деньгами. Я щас свистну – толпа прискачет молодых да ранних. А я о тебе подумал. Потому что ты мне нравишься.
– А в чем радость-то? Марьяне рога наставлять? Или что? Деньги за секс брать? В этом счастье? Ты что – спятил?
Алексей даже не обиделся. Удивился скорее.
