Вот такие бывают матери. Такая жизнь пошла интересная. Хорошо перестроились. Едем по встречной полосе и довольны: как люди зажили.
Все посуетились, поохали, поахали, милиция там, местная пресса и местное же телевидение. Послали запрос в это самое Березово. Девочку там, в Березове, знаменитом некогда месте ссылки, никто не признал, и никто в округе не слышал про семью с таким набором удачи, как описано в записке. Вернее, такое встречалось нередко, мужчины там – с раннего возраста бессмысленно пьющие, гибнущие так же бессмысленно, а то и пропадающие бесследно: тайга, реки глубокие, чего по пьяни не бывает; но матери, какие бы больные ни были, тянули свое ярмо безропотно и детей никуда, как правило, не сдавали, а тем более не подкидывали, пока сами не помирали или не спивались вконец от ужаса перед жизнью.
Девочку сначала подержали в детской больнице – так положено было. Она отоспалась, а пробудившись, стала проситься к маме. Сказала, что ей три годика. Врачи, кстати, так на вид и установили, что три года ей, плюс-минус месяц. Ну как ребенку объяснишь, что мама его бросила? И про папу, что погиб? Стали говорить, мол, потерпи, Танечка, мама скоро за тобой приедет. А она: «Я не Танечка!» Бывает у детей такая реакция. Негативизм такой от стресса. Из-за попадания в чужую, незнакомую среду. Не откликаются на свое имя и не вступают в контакт с чужими взрослыми. Особенности именно этого возрастного периода.
После положенного срока в больнице перевели Таню в детский дом, как раз в заботливые руки Андреевой сестры. Руки-то у нее и правда заботливые, это надо по справедливости сказать. Нос во все сует, до всего есть дело, ни одну мелочь не пропустит. На подчиненных орет благим матом, детей опекает, как наседка. Вот и задумалась Наталья над судьбой поступившей к ней Танечки. Было несколько вещей, которые никак не укладывались в ее голове.
Странности
Во-первых, она твердо не верила, что ребенка подкинула несчастная мать. Это же любому младенцу расскажи: мать нуждается, больная и все такое, а покупает ребенку все новое, причем все нескладное и неказистое, да еще зачем-то срезает метки. Потом – почему ботинки на два размера больше и еще летом, в жару? Почему не сандальки? И – массивный, сразу видно, что дорогой до жути, золотой крестик на плотненькой тяжеленькой цепочечке с очень непростым замочком – снять замучаешься, пока поймешь, что к чему. Может, поэтому он по первости и не пропал с детской шейки. А потом уж милиция все описала, так он на ребенке и остался, крестильный ее крест. И очень он не вязался с ситуацией: бедная-пребедная мамаша дошла до того, что ребенка подкидывает. Лучше бы уж сначала крестик этот продала невиданный. На год бы жизни хватило, если не больше. Самым же странным было, по мнению Натальи, прощальное письмо. И вовсе не из-за содержания его, довольно бессмысленного и, по ее убеждению, подлого. Оно было не написано от руки, а напечатано, как показалось ей вначале, типографским способом. Потом умные люди объяснили ей суть дела: письмо это написали на компьютере, а потом на принтере распечатали. Ну, нормально?
Бедная мамаша пишет на компьютере, да где ж это видано?
Версия Натальи была примерно такая: девочка из состоятельной семьи. Похитила ее, например, соперница матери. Из зависти, ревности, ненависти. Просто чтоб жизнь этим, у кого все есть, медом не казалась. А что? Она даже помнила давний случай из ее практики, когда ребенка своровала у ненавистной невестки свекровь! Считала, что молодая женщина недостойна ее замечательного сына. Завернула шестимесячного грудного младенца в одеяльце и отвезла в соседний городок. Пришла к храму. Положила на паперть сверток и смылась. Родители нашли ребенка только через полтора месяца. И то потому лишь, что несчастный отец что-то учуял обострившимся от горя чутьем, увидел странное что-то в поведении своей матери и припер ту к стенке.
У нас ведь органы своеобразно работают, а именно: плевать им на такие дела. А че? Трупешника нет, дела громкого не получится, мотаться куда-то, запрашивать что-то там неведомое – больно надо. Ну, подобрали, поместили в Дом малютки, и пусть себе растет-перемогается.
Но то дело давнее. А вот сейчас – ведь у всех сопляков в домах компьютеры имеются, в Интернете сидят, дурью маются. Так нет, чтоб создать базу: у кого, где и когда потерялся ребенок. Одну базу для всей страны. И чтоб каждый мог туда зайти и прочитать, кто кого ищет. И фотографию рассмотреть. Она в милиции заикнулась про компьютер, так ее на смех подняли: «Какой такой компьютер, ты посмотри на наши зарплаты!» Вот такой расклад.
И во всем Наталья сомневалась. И в ситуации этой, и даже в имени девочки, которое та не признает, хоть ты кол на голове у нее теши. Но переименовывать тоже страшно, да и права у нее на то нет – а вдруг все-таки Таня? Так и записали ребенка: Татьяна Садовая. Садовая – это потому, что у детсадика нашли, понятное дело. Отчество Наталья дала ей Андреевна, по имени любимого брата, на счастье. Андрейка у них всегда везучим был, вот пусть эту бедолагу хоть именем своим поддержит.
Пришлось привыкнуть
Какое-то время Наталья по мере возможности следила за телепередачами, в которых говорилось о пропажах детей, написала даже на Центральное телевидение, но через год оставила это дело за полной его бесперспективностью. Никакого отклика не было на ее ауканье по огромной стране, как в дремучем лесу. Заблудилась ее Танечка не на шутку. Наталья за ней приглядывала, брала на субботу-воскресенье домой, но все без толку. Ребенок ушел в себя. На имя Таня все же пришлось ей откликаться, привыкла и к фамилии. Ела просто ужасно. Каждый кусок впихивали. И то надо было быть осторожными: заставляешь ее поесть, а у ребенка открывается неукротимая рвота. Веселого мало. Истаяла вся. Из толстушки вытянулась в бледную тень. Первые полгода жизни ее в детдоме все приходили бездетные пары, привлеченные местной прессой, интересовались, любовались издали, мечтали удочерить. Но, во-первых, по закону полгода отводится на поиски родителей или других родственников, и в течение этого периода найденыши усыновлению не подлежат. Во-вторых, жила в душе директора детдома уверенность, что этого ребенка нельзя никому отдавать, что нечто кроется в этой детской судьбине небывалое. Как бы там ни было, но по истечении отведенного законом срока желающих взять девочку в семью не оказалось. Слишком сильно изменилась малышка: из кругленькой ясноглазой толстушки превратилась в бледную тощую сироту с потухшим взглядом. У некоторых возникала мысль о неизлечимой болезни или слабоумии.
Наталья все думала: сможет ли девочка учиться, если так тяжело даются ей контакты с людьми? Хорошо, что в начальных классах только одна учительница. С ней была договоренность: к ребенку индивидуальный подход, к доске не вызывать, спрашивать отдельно, всякие попытки травли со стороны одноклассников пресекать немедленно. Оказалось, что все эти предосторожности были ни к чему: девочка нормально училась, уроки отвечала без запинки. Читала лучше всех в классе, почерк выработался замечательный. Обнаружилась у нее редкая способность к рисованию: зоркий глаз и твердая рука. Вот попросишь ее: нарисуй Марью Николаевну, воспитательницу. Она одной линией по бумаге раз-раз, и вот вам вылитая Марь Николавна. И любую кошку, или птицу, или что хочешь нарисует с лету. Просто даже и не верится, что такое возможно. Хотела Наталья Танечку устроить в изостудию, но побоялась. До изостудии путь от детдома неближний, одну не отпустишь, как бы чего не случилось, а водить некому. Ладно, пусть подрастет, решила. А пока стала Таня главным детдомовским художником. Все газеты, стенды оформляет лучше любого взрослого.
