Пользы от нее не было никакой.
Они молили вспомнить хотя бы точную дату, день, когда это случилось. Нянька думала, старалась. Выдала наконец число. На два дня позже реального! Пропажу в милиции обозначили именно этим днем.
К тому времени девочка «Таня» уже двое суток обитала в провинциальной детской больнице в роли подкидыша.
Рахманов, переставший верить кому бы то ни было, приказал установить за нянькой слежку.
Ничего ровным счетом слежка эта не дала.
Потом нашли вещи у дачи. Как водится: пошли люди гулять с собакой, она остановилась, загавкала, они посмотрели-посмотрели на находки и на всякий случай вызвали милицию.
Следствие зашло в тупик. Вернее, дело шло к тому, что ребенка уже нет на белом свете.
Если это маньяк поработал, надо ждать еще несколько подобных случаев. Попытаться поймать. Глядишь, он расколется и сам покажет, где спрятал труп. Такое бывало. Но мог быть и не маньяк. Могли быть конкуренты. Месть. Желание уничтожить морально занимающего прочные позиции бизнесмена.
Рахманов склонялся ко второму варианту. Он был уверен, что ребенка уничтожили. Подозревал всех и вся. В результате склонился к одной кандидатуре и в кратчайшие сроки лишил невинного человека всего: и денег, и репутации, и перспектив. Хоть дочь было и не вернуть, но сдаваться он не собирался.
Он почему был уверен в трагическом исходе?
Из-за этой проклятой уродины, его первой жены. Он думал, что у него карма такая на личном фронте. Что, мол, ему дано заработать кучу деньжищ, но за это судьба лишит его потомства тем или иным способом. Он себя корил за то, что любимая вторая жена, которая (он прекрасно помнил) умоляла его не заводить детей, расплачивается нечеловеческими муками за черную метку, которую судьба поставила на его дороге. Жена страдала и съедала сама себя этим страданием. Она лежала целыми днями, не ела, ждала, ждала, ждала. Вскидывалась от телефонных звонков: вдруг нашли? Сама звонила сыну, говорила с ним часами. И этот несчастный парень должен был расплачиваться за его, Рахманова, грехи.
Несколько месяцев не жили.
Потом он велел поставить мраморную доску на том месте, где собака нашла вещички, с фотографией веселого цветущего ребенка и датами рождения и исчезновения. Жена сопротивлялась этому категорически. Но и он был непреклонен. Все! Забыть! Жить дальше! Никому не прощать! Но и не падать!
Семь лет!
Татьяна искала пути спасения сама. Психотерапевты ей достойными доверия не показались. В серьезных случаях от них помощи лучше не ждать. Она нашла ясновидящую. По отзывам, сбывалось все, что та пророчила. Татьяне хотелось только одного: узнать, сильно ли мучилась ее ненаглядная девочка. Оплакать и успокоиться, если сможет. Она собрала те страшные вещички и отправилась на прием к провидице.
Тетка была никакая абсолютно. Никаких свечей, заклинаний, черных глаз, бубнов и других спецэффектов.
Она как на Татьяну взглянула, так сразу обыденно ей и сказала, как проводница в плацкартном вагоне:
– Платить будем до или после? Лучше до, хорошую вещь тебе скажу, потом не расплатишься.
Татьяна заплатила. Тетка улыбнулась:
– Зря тоскуешь. Даже и в голову не бери. Жива она у тебя. Здорова. Никто не обижает. Жди семь лет! Раньше не найдешь. Семь лет жди, потом обнимешь и расцелуешь.
– А вещи? – спросила женщина. – Вещи ее не хотите посмотреть?
– А мне не надо, – отмахнулась вещунья. – Я все тебе и так сказала. Больше не скажу. Ничего больше не знаю.
– Вы точно уверены? – обнадежилась Татьяна.
– Все бы такие приходили, как ты, я бы дольше прожила, – посулила тетка. – Семь лет, запомни. И иди, иди себе. Только потом не забудь, как найдется, чаевые поднеси, я порадуюсь.
Эта встреча и дала силы жить. Татьяна поверила абсолютно. Иррационально, необъяснимо – пусть. Она поверила и успокоилась, насколько могла. Втолковывала мужу:
– Семь лет! Семь лет подождем! У нее все хорошо!
У мужа ходили желваки, он стискивал зубы и молчал.
Он вообще вошел в некий звериный облик, страшный стал. Может, лучше бы запил. А он не запил. Жил, как умел. Но в безумную эту чушь, эти «семь лет», не верил ни на грош. Нельзя! Нельзя надеяться на пшик! На слова гадины-бабки, наживающейся на чужой беде. С другой стороны, если бы не надежда, вряд ли бы жена принялась снова жить. И в этом был серьезный плюс от посещения шарлатанки. За семь лет боль утихнет, легче перенесет несбывшееся. А пока пусть хоть как-то перетерпит.
Они переехали к сыну. Так ей становилось легче – знать, что мальчик поблизости. Она очень тревожилась за него теперь. Боялась потерять. Настаивала на ежедневных встречах, как бы занят он ни был. Прихварывала. Лечилась. Годы шли. Надежда не рассеивалась, а напротив, росла с количеством лет.
Сын тоже тяжело переживал. Куда девался солнечный мальчик? Где их былая беспечная радость? Кто виноват в беде?
Он стал замкнутым и неразговорчивым, целиком ушел в работу, сделал большие успехи на выбранном поприще. Собрался открывать в Москве офис, несколько солидных клиентов, живущих между двумя столицами, уже обратились к нему с выгодными предложениями. Мать сопротивлялась:
– Туда не надо. Там – беда.
– Ну, жили же мы с тобой в Питере у Сенной? И живы были? – возражал сын. Пришлось покориться.
Мать все повторяла про семь лет. Маниакально, чуть ли не каждый день. Он тоже поверил, что через семь лет должно что-то произойти. И произошло!
Включил как-то телек, услышал новости из того самого города. О программе «Каникулы в семье». Детдом показали, спальни, столовую.
И вдруг – она! Сомнений не было никаких – она. Выросла. Худая жутко. Но – глаза! Рахмановские глаза. Взгляд – и правда – дочери Меншикова с картины. И крест этот невероятный на шее! Сохранился! Не слямзили!
Вот и не верь потом про семь лет!
Была бы мать дома, увидела бы стопроцентно! Но она напрочь отказывалась в Лондоне завести русское ТВ, хотя это сделать – раз плюнуть. Вот – зря отказывалась! Нашлась бы потеря.
Ему захотелось что-то сделать самому. Подать матери какую-то весточку, направление указать. Думал недолго. Решил так. Поедет в город, разыщет детдом. Посмотрит на сестру вблизи. Хорошо бы так устроилось, чтоб цепочку с нее удалось бы сдернуть. Тогда он продумает способ, как подбросить или послать эту цепочку по московскому адресу– Рахманов собирался летом в Москву по делам. Лучше бы послать из этого самого города, где детдом. И тогда все будет в их руках. Штемпель на посылке – это же прямая наводка. Прямее уже некуда. Останется только поехать и прошерстить детские учреждения города. Дело нескольких дней. Конечно, можно было просто послать письмо без подписи с указанием места пребывания девочки. Но он знал: Рахманов не поверит. Совершенно точно. Сочтет опять за издевательство конкурентов, пронюхавших про одиозные «семь лет». Вот если будет неспоримое доказательство – другое дело. С пустыми словами, анонимками – даже и затеваться нечего.
