Хэл опустил рюкзак на землю.
– Не трогай его, – сказал он. Хэл нашарил в кармане связку
ключей, которую дал ему Билл, и нашел ключ от лодочного сарая.
День был ясным, прохладным и ветреным, небеса были
ослепительно голубыми. Листья на деревьях, столпившихся у самого берега озера,
приобрели всевозможные яркие оттенки от кроваво-красного до желтого, как краска
для школьных автобусов. Они шумели на ветру. Листья кружились вокруг теннисных
туфель Питера, пока он стоял в беспокойном ожидании. Хэл почувствовал настоящий
ноябрьский порыв ветра, предвещающий скорую зиму. Ключ повернулся в висячем
замке, и Хэл распахнул двери настежь. Память не подвела его, ему даже не
пришлось искать глазами деревянный чурбан, который он не глядя подвинул ногой,
чтобы дверь оставалась открытой. Внутри пахло летом, стоял стойкий, сильный
запах холстов и дерева…
Весельная лодка дяди Уилла все еще была там. Весла были
аккуратно сложены, словно он загрузил ее рыболовными принадлежностями только
вчера. И Билл и Хэл по отдельности много раз рыбачили с дядей Уиллом, но ни
разу они не ходили на рыбалку вместе. Дядя Уилл утверждал, что лодка слишком
мала для троих. Красная полоска на борту, которую дядя Уилл подновлял каждую
весну, поблекла и отслоилась, и пауки опутали паутиной нос.
Хэл взялся за лодку и начал двигать ее в сторону небольшого
участка галечного пляжа. Рыбалки были лучшей частью его детства, проведенного с
дядей Уиллом и тетей Идой. У него был чувство, что и Билл думал также. Дядя
Уилл обычно был одним из самых молчаливых людей, но когда лодка стояла так, как
ему хотелось, удочки были установлены и поплавки плавали по воде, он открывал
одну банку пива для себя, одну для Хэла (который редко выпивал больше половины
порции, которую вручал ему дядя Уилл, всегда с ритуальным предупреждением, что
об этом ни в коем случае нельзя говорить тете Иде, так как «вы же знаете, она
застрелит меня на месте, если узнает что я давал вам, мальчики, пиво») и
оттаивал. Он рассказывал истории, отвечал на вопросы, подновлял наживку на
крючке Хэла, когда в этом была необходимость. а лодка в это время медленно
смещалась туда, куда ее несли ветер и слабое течение.
– Почему ты никогда не плывешь на середину, дядя Уилл? –
спросил однажды Хэл.
– Посмотри сюда, – ответил дядя Уилл.
Хэл посмотрел. Он увидел, как под его удочкой, синяя вода
постепенно переходит в черную.
– Ты смотришь в глубочайшую часть Кристального озера, –
сказал дядя Уилл, корежа пустую жестянку из-под пива в одной руке н выбирая
новую другой. – Футов сто в глубину. Старый студебеккер Амоса Каллигана где-то
там внизу. Чертов дурак решил проехаться на нем по озеру в начале декабря,
когда лед был еще не совсем крепким. Повезло ему, что хоть сам выбрался. Им
никогда не достать старый студебеккер и даже не увидеть его до тех пор, пока не
затрубит труба Страшного Суда. Самое глубокое место здесь. Здесь и самые
большие рыбины, Хэл. Незачем плыть дальше. Давай-ка посмотрим на твоего
червяка. Наматывай-ка леску.
Пока дядя Уилл насаживал нового червяка из старой жестянки,
в которой хранилась наживка, Хэл зачарованно смотрел в воду, пытаясь разглядеть
старый студебеккер Амоса Каллигана, превратившийся в ржавчину, с водорослями,
выплывающими из открытого окна со стороны водителя, из которого Амос выпрыгнул
в самый последний момент, с водорослями, увивающими гирляндами рулевое колесо
подобно сгнившим кружевам, с водорослями, свободно свисающими с зеркала заднего
обзора и раскачивающимися туда и сюда как какие-то странные четки. Но он мог
видеть лишь синее, переходящее в черное, и силуэт насаженного дядей Уиллом
ночного червя с крючком во внутренностях, подвешенного в центре мира, в центре
своей собственной, пронизанной солнечными лучами версии реальности. Хэл
задержал дыхание, представив головокружительное видение своего тела,
подвешенного над необъятной бездной, и закрыл ненадолго глаза, дожидаясь, когда
головокружение пройдет. Ему казалось, что он вспомнил, что именно в тот день он
впервые выпил полную банку пива.
…глубочайшую часть Кристального озера… футов сто глубины.
Он прервался на мгновение, глубоко и часто дыша, и посмотрел
на Питера. все еще наблюдавшего за ним с беспокойством.
– Тебе нужна помощь, папочка?
– Через минутку.
Он восстановил дыхание и стал толкать лодку к воде по узкой
полосе песка, оставляя глубокую борозду. Краска отслоилась, но лодка стояла под
крышей и выглядела вполне крепкой.
Когда они выходили на рыбалку с дядей Уиллом, дядя Уилл
толкал лодку к воде, и когда нос был уже на плаву, он вскарабкивался внутрь,
хватал весло, чтобы отталкиваться. И кричал:
– Толкай меня, Хэл… здесь-то ты и заработаешь себе грыжу!
– Передай мне рюкзак, Питер, и подтолкни меня, – сказал Хэл.
И, слегка улыбнувшись, добавил: – Здесь-то ты и заработаешь себе грыжу.
Питер не отвечал на улыбку.
– Я поплыву с тобой, папочка?
– Не сейчас. В другой раз я возьму тебя с собой на рыбалку,
но… не сейчас.
Питер заколебался. Ветер взъерошил его темные волосы,
несколько желтых листов, сухих и съежившихся, описали круги у него за плечами и
приземлились на воду у самого берега, заколыхавшись, как крохотные лодочки.
– Ты должен обернуть их, – сказал он тихо.
– Что? – Но он понимал, что понимает, что Питер имеет в
виду.
– Обернуть тарелки ватой. Приклеить ее лентой. Так чтобы она
не могла… производить этот шум.
Хэл вдруг вспомнил, как Дэзи шла ему навстречу – не шла, а
тащилась – и как совершенно неожиданно ее глаза взорвались потоком крови,
промочившим шерсть на шее и забарабанившим по полу сарая, и как она припала на
передние лапы… и в тихом, дождливом весеннем воздухе он услышал звук, совсем не
приглушенный, а странно отчетливый, доносящийся с чердака дома в пятидесяти
футах от него: Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь!
Он начал истерически кричать, уронив собранные для костра
деревяшки. Он побежал на кухню за дядей Уиллом, который ел яичницу с тостом и
не успел еще даже надеть свои подтяжки.
Она была уже старой собакой, Хэл, – сказал дядя Уилл, и лицо
его выглядело постаревшим и несчастным. Ей было двенадцать лет, а это много для
собаки. Ты не должен расстраиваться, старой Дэзи это бы не понравилось.
Старая собака, – эхом отозвался ветеринар, но и он выглядел
обеспокоенным, потому что собаки не умирают от взрывоопасных мозговых
кровотечений, даже если им и двенадцать лет. («Словно кто-то засунул ей в
Голову пиротехнический заряд», – услышал Хэл слова
ветеринара, обращенный к дяде Уиллу, копавшему яму позади сарая недалеко от
того места, где он похоронил мать Дэзи в 1950 году. «Я никогда не видел ничего
подобного, Уилл»).
