– Нет. Все в порядке.
Джон кивнул.
– Жаль, что он так и не заработал. Не знаю, что на меня
нашло, когда я монтировал его из этого хлама. – Он покачал головой. – Честное
слово, не знаю. Словно меня что-то заставило. Ерунда какая-то.
– Может быть, – сказал Ричард, встав и обняв сына за плечи,
– в следующий раз у тебя получится лучше.
– Может. А может, я попробую что-нибудь другое.
– Тоже неплохо.
– Мама сказала, что приготовила тебе какао, если хочешь.
– Хочу, – сказал Ричард, и они вдвоем направились к дому, в
который никто никогда не приносил замороженную индейку, выигранную в бинго. –
Чашечка какао будет сейчас в самый раз.
– Завтра я разберу его, вытащу оттуда все, что может
пригодиться, а остальное отвезу на свалку, – сказал Джон.
Ричард кивнул.
– Мы вычеркнем его из нашей жизни, – сказал он. И, дружно
рассмеявшись, они вошли в дом, где уже пахло горячим какао.
Воссташий Каин
С залитой майским солнцем улицы Гэриш шагнул в полумрак
общежитского холла; глаза его не сразу приспособились к смене освещения, и
бородатый Гарри показался призраком, бестелесным голосом:
– Вот сука, а?! Ты представляешь, что это за сука?!
– Да, – произнес Гэриш, – это было действительно сильно.
Теперь он мог разглядеть бородатого: тот чесал угреватый лоб, на носу и щеках
поблескивали капельки пота. На нем были сандалеты и рубашка со значком,
оповещавшим мир, что Хоуди Дуди – извращенец. Бородатый ощерился, выставив
неровные желтые зубы:
– Ну, я должен был спихнуть этот экзамен еще в январе. И все
время говорил себе, что я должен это сделать, и как можно быстрее. А потом еще
одна переэкзаменовка – ну, думаю, все. Плохи мои дела. Я думал, что вылечу,
ей-богу!
Комендантша стояла в углу, у почтовых ящиков. Необычайно
высокая, чем-то неуловимо напоминающая Рудольфа Валентине. Одной рукой она
пыталась запихать на место спадающую бретель бюстгальтера, другой прикалывала к
стенду какую-то очередную ведомость.
– Это было сильно, – повторил Гэриш.
– Я хотел у тебя списать, но этот тип, он все видит,
ей-богу, все! Вот ведь сукин сын... Ты как думаешь, заработал ты свое
"А"?
– Возможно, я провалился, – спокойно сообщил Гэриш.
Бородатый подпрыгнул на месте:
– Ты думаешь, ты ПРОВАЛИЛСЯ?! ТЫ?! Но...
– Я пойду приму душ, ладно?
– Да-да, конечно... Конечно. Это был твой последний экзамен,
Корт?
– Это был мой последний экзамен, – произнес Гэриш и пошел к
лестнице. Старые ступени. Запах нестиранных носков. Его комната на пятом
этаже... На четвертом навстречу шел очкастый заморыш, прижимавший к груди, как
Библию, справочник по высшей математике. Шевелящиеся губы – логарифмы, что ли,
запоминает? – абсолютно пустые глаза. Корт проводил его взглядом. Заморыш куда
лучше смотрелся бы мертвым. Он был призраком, тенью на стене. Тень качнулась
еще пару раз и исчезла. Сквозь замызганное окно было видно, как Квин и еще один
идиот с волосатыми, как у гориллы, ногами играют в мяч. Гэриш взобрался на
пятый и пошел через холл. Пиг Пэн уехал два дня тому назад. Четыре экзамена в
три дня, все схвачено, за все заплачено. Пиг Пэн это умеет. Вещи собрал быстро
и аккуратно, оставил лишь своих красоток на стене, пару грязных носок и
керамическую скульптурку: мужик на унитазе, пародия на «Мыслителя» Родена.
Гэриш повернул ключ в замке.
– Корт! Эй, Корт! – через холл приближался Роллинс, староста
этажа, молодой человек с ослиными тупостью и упрямством, недавно пославший
одного приятеля на деканскую комиссию за пьянку. Роллинс был высок, хорошо
сложен и всегда выглядел лощеным.
– Корт! Ты все сделал?
– Да.
– Не забудь вымыть пол в комнате и заполнить опись.
– Да.
– Я в тот четверг забросил бланк тебе под дверь, так?
– Да.
– Если меня не будет, тоже кинь под дверь опись и ключ,
договорились?
– 0'кей.
Роллинс взял его руку и быстро, энергично сжал. Его кожа
была сухая и шероховатая, рукопожатие давало такие ощущения, как сжимание в
ладони пригоршни соли.
– Хорошо тебе провести лето, парень.
– Да.
– Смотри, не перетруждайся.
– Нет.
– Как говорится, употребляй – но не злоупотребляй.
– Буду. И не буду.
Роллинс секунду-другую выглядел озадаченным, затем
рассмеялся:
– Ну ладно, пока! Он хлопнул Гэриша по плечу и зашагал
обратно, остановившись по дороге у чьей-то двери с требованием приглушить музыку.
Гэриш отчетливо видел его в могиле, холодного, белого, с мухами, залепившими
глазницы. Безучастного ко всему. Как эти мухи. Ты будешь жрать мир или мир
будет жрать тебяв любом случае все о'кей, все идет по плану. Гэриш долго
смотрел в спину уходящему Роллинсу, затем зашел в комнату.
Без обилия вещей, загромождавших все пространство в бытность
здесь Нэна, комната выглядела стерильной. Ничем не прикрытые диванные подушки
на кровати соседа оказались потрепанными и грязными. Две девки из журнала
"Плейбой”
Улыбались застывшими улыбками манекенов, тупо уставившись в
пространство.
Та половина комнаты, где обитал Гэриш, не изменилась – – все
тот же военный порядок: бросьте монетку на натянутое по струночке покрывало, и
она отскочит. Это слегка напоминало барак и сильно действовало на нервы Пигги.
Английский мажор с налетом снобизма и фразерства, он называл Гэриша «человеком
в футляре». На стенелишь один большой плакат. Хамфрей Богарт. На нем подтяжки и
по пистолету в каждой руке. Когда Гэриш купил этот плакат в книжной лавке
колледжа, Пигги не преминул заметить, что и пистолеты, и подтяжки символизируют
импотенцию. Гэриш беспокоился, не так ли это, хотя никогда ничего не читал о
Богти. Он подошел к двери сортира, открыл ее и вытащил Магнум 352, который
отец, советник министерства, подарил ему на прошлое Рождество.
Оптический прицел Гэриш купил сам в марте. Конечно, хранение
оружия в комнате едва ли допускается правилами общежития, даже если оно
охотничье. И патроны вам вряд ли дадут – но так ли сложно обойти все
этитрудности? На складе колледжа бардак, очевидно, инвентаризация давно не
проводилась. Гэриш прятал свой Магнум в леске за футбольным полем –
водонепроницаемый чехол исключал любые неприятности – и забрал его рано
вчерашним утром, когда все спали.
