«Меня вызвал мой начальник, Джим Дохеган. Не мог ли бы я
зайти к нему? Я рысью вбежал в его кабинет в десять часов утра, в своей
наилучшей форме. И только потом я вспомнил, что у Джейни Моррисон, его
секретарши, был абсолютно похоронный вид».
«Я сел и спросил у Джима, чем я ему могу быть полезен, или
он – мне? Не могу отрицать, что имя Рэга Торпа мелькнуло у меня в голове.
Хороший рассказ был большой удачей для „Логана“, и я ожидал услышать несколько
поздравлений на этот счет. Так что вы можете себе представить, как ошарашен я
был, когда он пододвинул ко мне два заполненных договора. На рассказ Торпа и
новеллу Джона Апдайка, которую мы планировали сделать ведущим материалом
февральского номера. На обоих договорах стоял штамп „Не утверждаю“.
«Я посмотрел на отвергнутые договоры. Я посмотрел на Джимми.
Я никак не мог собраться, чтобы понять, что все это значит. Голова не работала.
Я посмотрел вокруг и увидел раскаленную электрическую плитку. Джейни приносила
ее в кабинет каждое утро и включала ее в сеть, чтобы у шефа всегда был свежий
кофе, когда он захочет. Три года или больше вся редакция упражнялась в
остроумии по поводу этой плитки. Одна мысль вертелась в моей голове: если эту
штуку выключить из сети, я смогу все обдумать. Я знаю, если выключить ее из
сети, я смогу во всем разобраться». Я спросил: «В чем дело, Джим?»
«Мне очень жаль, что именно мне приходится сообщать тебе об
этом, Хенри», – сказал он. Но «Логан» перестает печатать художественную
литературу с января».
Редактор сделал паузу, чтобы снова закурить. Он нашарил свой
портсигар, но он оказался пустым. «У кого-нибудь не найдется сигареты?» Жена
писателя протянула ему пачку «Салема». «Спасибо, Мэг».
Он закурил, погасил спичку и глубоко затянулся. Огонек
заалел в темноте.
«Я уверен, что Джим счел меня сумасшедшим», – сказал он. «Я
спросил, не возражает ли он, и, не дожидаясь ответа, наклонился вперед и
выдернул вилку из розетки».
«Он широко раскрыл рот от удивления и спросил: „Какого
дьявола, Хенри?“
«Мне трудно сосредоточиться, когда в сеть включены
электроприборы», – ответил я. «Нарушает биотоки мозга». И это, похоже,
действительно было так, потому что с отключенной плиткой я смог гораздо более
ясно представить себе ситуацию. «Означает ли это, что я уволен?» – спросил я
его.
«Не знаю», – сказал он. «Это решают Сэм и правление. Я
действительно не знаю, Хенри».
«Я мог бы многое ему сказать. Я думаю, Джимми ожидал, что я
буду умолять оставить меня на работе. Знаете ли вы выражение „оказаться с голой
жопой на морозе“? Так вот, я боюсь, что вы никогда по-настоящему не поймете его
значения, до тех пор пока не окажетесь главой неожиданно исчезнувшего отдела».
«Но я не стал его просить сохранить мне работу и не стал
беспокоиться о судьбе литературного отдела „Логана“. Я беспокоился о рассказе
Рэга Торпа. Я сказал, что мы могли бы напечатать его под занавес в декабрьском
номере.
Джимми ответил: «Это невозможно, Хенри. Декабрьский номер
забит до отказа. Ты прекрасно об этом знаешь. А ведь мы говорим о десяти
тысячах слов». «Девяти тысячах восьмистах», – уточнил я. «Забудь об этом,
Хенри», – сказал он. «Но мы можем выкинуть искусство», – сказал я. «Послушай,
Джимми. Это великий рассказ. Возможно лучший из наших рассказов за последние
пять лет».
«Я прочел его», – сказал Джим. «Я знаю, Хенри, что это
великий рассказ. Но мы просто не можем себе это позволить. Ни в декабре. Ни на
Рождество. Ради Бога, мы ведь не можем положить читателям под рождественскую
елку рассказ о том, как герой убивает свою жену и ребенка.
Ты, по-моему, просто…» Он запнулся. Но я заметил, как он
посмотрел на плитку. С таким же успехом он мог произнести это и вслух, верно?»
Писатель медленно кивнул, не сводя глаз с той черной тени, в
которую превратилось лицо редактора.
«У меня начала болеть голова. Сначала совсем несильно. Снова
стало трудно собраться с мыслями. Я вспомнил, что у Джейни Моррисон на столе
была электрическая точилка для карандашей. И все эти лампы дневного света в
кабинете Джима. Электрообогреватели. Торговые автоматы внизу в холле. Все это
чертово здание было пропитано электричеством. Удивительно, как кто-то вообще
мог в нем работать. Именно в тот момент, мне кажется, мной начала овладевать
навязчивая идея. Мысль о том, что „Логан“ потерпит крах, потому что никто не
способен трезво мыслить. А никто не мог трезво мыслить, потому что все мы
набились битком в высотное здание, которое функционирует с помощью
электричества. Наши биотоки пребывают в полном беспорядке. Я помню, как я
подумал о том, что если бы доктора сняли с кого-нибудь электроэнцефалограмму,
график получился бы очень странным. С высокими, острыми альфапиками, которые свидетельствуют
о злокачественной опухоли в мозгу».
«Из-за этих мыслей голова начала болеть еще сильнее. Но я
сделал еще одну попытку. Я спросил его, не попросит ли он Сэма Вадара, главного
редактора, позволить напечатать рассказ в январском номере. Быть может, в
качестве прощального материала литературного отдела. Как последний рассказ на
страницах „Логана“.
«Джимми вертел в пальцах карандаш и кивал. Он сказал: „Я
попробую, но ты ведь знаешь, что из этого ничего не выйдет. У нас есть рассказ
писателя – автора одного романа и рассказ Джона Апдайка, который не хуже… а,
может, и лучше… и кроме того…“ „Рассказ Апдайка не лучше!“ – сказал я.
„Господи, Хенри, ну зачем же так кричать…“ „Я не кричу!“ – закричал я. „Он
посмотрел на меня долгим взглядом. К тому моменту голова моя раскалывалась. Я
слышал, как зудят лампы дневного света. Словно стая мух, попавших в бутылку.
Это был абсолютно омерзительный звук. И мне показалось, что я слышу, как
заработала электрическая точилка Джейни. „Это они нарочно“, – решил я. «Они
хотят запутать меня. Они знают, что я не могу сосредоточиться, когда вся эта
дрянь работает, и поэтому… и поэтому…“
«Джим говорил что-то про то, что он выступит на следующем
заседании редакции и предложит, чтобы мне разрешили опубликовать все рассказы,
с авторами которых я уже имел устную договоренность… хотя, конечно…» Я встал,
пересек комнату и выключил свет. «Для чего ты это сделал?» – спросил Джимми.
«Ты знаешь, для чего», – ответил я. «Так что убирайся отсюда, Джимми, а то от
тебя ничего не останется».
Он поднялся и подошел ко мне. «Мне кажется, оставшуюся часть
дня тебе стоит отдохнуть, Хенри», – сказал он. «Иди домой. Отдохни. Я понимаю:
ты перенапрягся в последнее время. Я хочу, чтобы ты знал, что я изо всех сил
постараюсь все это уладить. Я так же сильно желаю этого, как и ты… по крайней
мере, почти так же. А сейчас тебе надо пойти домой, расслабиться и посмотреть
телевизор».
«Телевизор», – повторил я и рассмеялся. Это было самым
смешным из всего, что я когда-либо слышал. «Джимми», – сказал я. «Я хочу, чтобы
ты еще кое-что передал от меня Сэму Вадару». «О чем ты, Хенри?»
