«Сними восемьсот с лишним долларов со своего личного счета и
открой новый счет на имя „Арвин Паблишинг Инкорпорейтед“. Спроси их, поняли ли
они, что твой чек должен выглядеть по-деловому, никаких милых собачек или видов
на каньон. Найди человека, которому ты можешь доверять, и оформи на него
доверенность на пользование счетом. Когда тебе выдадут чековую книжку, выпиши
один чек на восемьсот долларов, и пусть его подпишет твой доверенный. Отошли
чек Рэгу Торпу. Это прикроет ненадолго твою задницу». «Пока». Письмо было
подписано «Беллис». Не от руки. На машинке».
«Ну и ну», – снова произнес писатель. «Когда я поднялся,
первой вещью, на которую я обратил внимание, была моя пишущая машинка. Она
выглядела скорее как призрак пишущей машинки из дешевого фильма ужасов. Еще
вчера она была обычным черным конторским „Ундервудом“. Когда я поднялся – с
головой, которая была размером с Северную Дакоту – она была вымазана в сером
клейком веществе. Последние фразы письма почти не читались. Мне достаточно было
одного взгляда, чтобы понять, что мой „Ундервуд“ едва ли когда-нибудь оправится
от пережитого. Я попробовал на вкус вещество и отправился на кухню. На столе
стояла вскрытая банка с сиропом, из которой торчала ложка. Повсюду между кухней
и моей берлогой, которая служила мне в то время рабочим местом, был разлит
сироп».
«Кормили форнита», – сказал писатель. «Беллис был
сладкоежкой. Во всяком случае, вам так казалось».
«Да. Но даже будучи таким больным и измотанным, я прекрасно
знал, кем был мой форнит». Он растопырил пальцы рук.
«Во-первых, Беллис – это была девичья фамилия моей матери».
«Во-вторых, эта фраза – „свихнется, как пьяный барсук“. Это было наше с братом
жаргонное выражение, когда мы были детьми».
«И в-третьих, самое неприятное. Эта идиотская ошибка в слове
„глупость“. Почему-то я всегда ее совершал. Я знал одного потрясающе
образованного литератора, который слово „мышь“ всегда писал без мягкого знака,
независимо от того, сколько раз корректоры исправляли ему эту ошибку. Для этого
парня, получившего докторскую степень в Принстоне, слово „ужасный“ всегда
выглядело как „ужасный“.
Жена писателя внезапно рассмеялась. Смех ее был одновременно
растерянным и радостным. «Странно, я тоже иногда делаю эту ошибку».
«Я хочу только сказать, что ошибки человека – это его
литературные отпечатки пальцев. Спросите любого редактора, который несколько
раз имел дело с рукописями одного и того же писателя».
«Беллис был мной, и я был Беллисом». Тем не менее его совет
оказался чертовски хорошим. Я даже подумал, что это великий совет. Но за всем
этим скрывается что-то еще – подсознание оставляет отпечатки пальцев, но там
прячется и какой-то незнакомец. Странный парень, который знает много такого, о
чем я никогда не подозревал. Я, например, никогда не слышал выражения «оформить
доверенность на пользование счетом», во всяком случае, мне так казалось. Но оно
было в письме, и позже я узнал, что в банках пользуются именно им».
«Я взял телефонную трубку и собрался набрать номер моего
друга. Трудно в это верить, но боль молнией пронзила мою голову. Я подумал о
Рэге Торпе и радии и в спешке положил трубку на место. После того как я принял
душ, побрился и раз десять посмотрел на себя в зеркало, чтобы удостовериться в
том, что моя наружность приближается к тому, как должен выглядеть нормальный
человек, я решил пойти и встретиться с другом лично. Но он все-таки задал мне
очень много вопросов и смотрел на меня очень пристально. Так что, наверное, во
мне было еще что-то такое, что не могли скрыть ни душ, ни бритье, ни приличная
доза Листерина. К счастью, он не работал вместе со мной, и это помогло мне. Вы
ведь знаете, как быстро распространяются новости. Кроме того, если бы он был
моим коллегой, он знал бы о том, что „Арвин Паблишинг Инкорпорейтед“
финансировала „Логан“ и спросил бы себя о том, какое мошенничество я собираюсь
осуществить. Но он не был и не знал. Так что я сказал ему, что это малое
издательское предприятие, которое я затеял после того, как „Логан“ решил
сократить отдел художественной литературы».
«Он вас спросил о том, почему вы назвали его „Арвин
Паблишинг“?» – спросил писатель. «Да». «Что вы ему сказали?»
«Я сказал ему», – произнес редактор, неприветливо
улыбнувшись, – что «Арвин – это девичья фамилия моей матери».
После небольшой паузы редактор возобновил свой рассказ. До
самого конца его уже почти не прерывали.
«Я начал ждать прихода чековых бланков. Я убивал время, как
мог. Берешь стакан, подносишь его к губам, выпиваешь его, а потом наливаешь
еще. До тех пор, пока эти манипуляции не утомляют тебя так, что ты просто
падаешь головой на стол. Происходили и другие вещи, но только этот процесс меня
по-настоящему интересовал. Насколько я помню. Я оговариваюсь потому, что был в
то время постоянно пьян, и на одну вещь, которую я запомнил, приходится
пятьдесят или шестьдесят, которые выветрились из моей памяти». «Я ушел с
работы, и уверен, что это вызвало у всех огромный вздох облегчения. У них,
потому что им не надо было теперь брать на себя экзистенциальную задачу по
увольнению сумасшедшего из несуществующего отдела. У меня, потому что я не мог
себе представить, как я снова окажусь перед этим зданием, с его лифтом, лампами
дневного света, телефонами и всем этим поджидающим меня электричеством».
«В течение тех трех недель я написал Рэгу Торпу и его жене
по паре писем. Я помню, как писал ей, но не ему. Как и письмо от Беллиса,
письма Рэгу были написаны мной в состоянии полного помрачения сознания. Но и в
таком состоянии я не избавлялся ни от моих старых рабочих привычек, ни от
привычных грамматических ошибок. Я никогда не забывал вставить копирку. Когда я
просыпался на следующее утро, листы копирки валялись вокруг. Я словно читал
письма от незнакомого мне человека».
«Нельзя сказать, что эти письма были безумны. Совсем нет.
Они даже были почти… рассудительны».
Он остановился и покачал головой медленно и изнуренно.
«Бедная Джейн Торп. Ей, наверное, казалось, что редактор
рассказа ее мужа проделывал очень сложную и человеколюбивую процедуру по
излечению ее мужа от его прогрессирующего безумия. Возможно, ей и приходил в
голову вопрос о том, надо ли потакать во всем человеку, которого осаждают
различные параноидальные фантазии, один раз чуть уже не приведшие к тому, что
он набросился на девочку. Но даже если и так, она закрывала глаза на все
отрицательные стороны и потакала ему сама. И я никогда ее за это не обвинял.
Она не смотрела на него, как на капризного сумасшедшего, которого надо терпеть,
пока он не отправится на живодерню. Она любила его. В своем роде Джейн Торп
была великой женщиной. И прожив с Рэгом ранний период, а затем период славы и,
наконец, период безумия, она вполне была согласна с Беллисом, что надо
„благословить минуту передышки и не терять времени на напрасные сожаления“.
Разумеется, чем дольше передышка и чем сильнее провисла веревка, тем больнее
вам будет, когда ее в конце концов дернут…»
