Редактор допил содовую и осторожно поставил пустую банку на
столик. «Гертруда Рулин и Джимми Рулин запомнили достаточно, чтобы мы могли
восстановить дальнейшие события», – сказал он. Джейн закричала: «Рэг, НЕТ!», а
когда он оглянулся на нее, она упала к его ногам и обхватила его. Он выстрелил
в нее, размозжив ей левый локоть, но она не отпускала его. В это время Гертруда
позвала своего сына, и он побежал к ней».
«Рэг отпихнул Джейн и снова выстрелил в нее. Пуля разорвала
ей кожу на левой части черепа. Восьмой доли дюйма было бы достаточно, чтобы он
убил ее. В этом нет никакого сомнения, как нет сомнения и в том, что если бы не
Джейн Торп, он наверняка бы убил Джимми Рулина и, вполне возможно, заодно и его
мать».
«Он выстрелил в мальчишку, как раз в тот момент, когда
Джимми готов был упасть в раскрытые объятия матери, застывшей в дверях. Пуля
прошла Джимми в левую ягодицу уже на излете. Она вышла из левого бедра, не
задев кость, и попала Гертруде Рулин в голень. Крови было много, но ни он, ни
она не получили серьезных повреждений».
«Гертруда захлопнула дверь кабинета и побежала со своим
вопящим и истекающим кровью сыном в холл к парадной двери».
Редактор вновь выдержал задумчивую паузу. «Либо Джейн
действительно была без сознания к тому времени, либо она намеренно предпочла
забыть о том, что случилось потом. Рэг сел на стул и приставил дуло револьвера
сорок пятого калибра ко лбу. Пуля не прошла через мозг, оставив его живым
овощем, не проделала она и кружной путь вокруг его черепа, чтобы, не нанеся
никакого вреда, вылететь с другой стороны. Фантазия его была блуждающей, но
пуля летела строго по прямой. Его мертвое тело повалилось на пишущую машинку».
«Когда заявилась полиция, они обнаружили его в том же
положении. Джейн сидела в дальнем углу в полубессознательном состоянии».
«Машинка была вся в крови снаружи и, возможно, изнутри. Раны
в голову доставляют потом много хлопот уборщицам». «Вся кровь была третьей
группы». «Той самой, которая была у Рэга Торпа».
«На этом, леди и джентльмены, моя история закончена. Да и
говорить я уже больше не могу». Действительно, голос редактора охрип и снизился
почти до шепота.
Не было никакой легкой беседы, которая обычно завершает
вечеринки. Никто не завел даже преувеличенно оживленного разговора, которым
люди иногда стараются сгладить возникшую неловкость или по крайней мере скрыть
тот факт, что все оказалось гораздо серьезней, чем этого можно было ожидать от
сегодняшнего вечера.
Провожая редактора к машине, писатель не мог удержаться и
задал последний вопрос. «Рассказ», – сказал он. «Что случилось с рассказом?»
«Вы имеете ввиду рассказ Рэга…» «Баллада о блуждающей пуле». Рассказ, который
послужил причиной всему этому. Он и был настоящей блуждающей пулей. Если не для
него, то по крайней мере для вас. Что случилось с этим рассказом, который был
так чертовски хорош?»
Редактор распахнул дверь своей машины, небольшого синего «Шевроле»
с наклейкой на бампере «ДРУЗЬЯ! НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ СВОИМ ДРУЗЬЯМ САДИТЬСЯ ЗА РУЛЬ В
ПЬЯНОМ ВИДЕ!» «Она так и не была опубликована. Если у Рэга и был второй
экземпляр, он наверняка уничтожил его, узнав о том, что я получил рукопись и
собираюсь ее напечатать. Если вспомнить о его параноидальных фантазиях по
поводу их, это представляется более чем вероятным».
«Когда я летел на машине в Джексон-ривер, у меня с собой был
оригинал и три фотокопии с него. Все это лежало в картонной папке. Если бы я
положил папку в чемодан, рассказ был бы сейчас у меня, потому что зад моей
машины так и не погрузился в воду. И даже если бы это случилось, страницы можно
было бы высушить. Но я хотел, чтобы папка лежала поближе ко мне, так что я
положил ее на приборную доску. Когда машина погрузилась в воду, окна были
открыты. Страницы… Я полагаю, что они выплыли из окон и были унесены к морю. Я
скорее поверю в это, чем в то, что они сгнили со всем остальным мусором на дне
этой реки, или были съедены рыбами, или с ними случилось что-нибудь еще менее
эстетичное. Верить в то, что они были унесены к морю, гораздо более романтично
и несколько менее правдоподобно, но в выборе того, во что верить, я позволяю
своей фантазии, так сказать, немного поблуждать».
Редактор сел за руль своего маленького автомобильчика и
уехал. Писатель стоял и смотрел ему след до тех пор, пока задние фары не
исчезли во мгле. Потом он пошел к дому. Мэг ждала его в самом начале дорожки и
улыбалась ему несколько неуверенно. Она крепко прижала руки к груди, хотя вечер
был теплым.
«Мы остались вдвоем», – сказала она. «Пошли в дом?» «Давай».
На середине пути она остановилась и спросила: «Пол, в твоей
пишущей машинке случайно не живут форниты?»
И писатель, который часто – очень часто – задумывался над
тем, кто подсказывает ему слова, возникающие у него в голове, решительно
ответил: «Ни одного».
Они вошли в дом, держа друг друга за руки, и дверь разделила
их и черную ночь вокруг.
Заклятие параноика
Нет больше
Ни выхода и ни входа.
Дверь, что окрашена белым,
хлопала – ветром било.
Все хлеще и хлеще.
Кто-то стоит на пороге -
в черном плаще,
горло его согрето
тонкою сигаретой.
Зря только время тратит -
его приметы -
в моем дневничке.В тетради.
Выстроились адресаты -
змеею.Криво.
Рыжею кровью
красит их лица
свет от ближнего бара.
Свет продолжает литься...
Нет больше
ни выдоха и ни вдоха.
Если я сдохну,
если я скроюсь из виду,
если я больше не выйду,
мой ангел – а может, черт -
отправит мой дневничок
в Лэнгли, что в штате Виргиния.
Стены пропахли джином,
свет пролился потоком,
ветры его сотрясали...
БЫЛО – пятьсот адресатов
по пятистам аптекам.
Были блики да блоки.
Было – пятьсот блокнотов...
В черном. Готов. Глуп.
И огонек – у губ.
Город – в огне...
Страх потечет реками.
Кто там стоит у рекламы,
думает обо мне?
Долго. Мучительно долго.
В комнатах дальних – дольних? -
