Лаверн откинула голову, возможно, не различив ужаса, но хотя
бы уловив требование поторопиться. Ее лицо выразило недоумение, но она сильнее
заработала руками, сокращая расстояние до лесенки.
– Рэнди, да что с тобой? – спросил Дийк.
Рэнди снова посмотрел вбок и увидел, что нечто изогнулось,
огибая угол плота. На мгновение оно обрело сходство с Пэкменом, фигурой
видеоигры, разинувшей рот, чтобы глотать электронные пирожки. Затем угол
остался позади, и оно заскользили вдоль плота, причем дуга впереди вытянулась в
прямую линию.
– Помоги мне втащить ее! – буркнул Рэнди Дийку и потянулся
за рукой Лаверн. – Быстрее!
Дийк добродушно пожал плечами и ухватил другую руку Лаверн.
Они вытащили ее из воды на плот буквально за секунду до того, как черное нечто
скользнуло мимо лесенки и его края сморщились, огибая стойки.
– Рэнди, ты спятил? – Лаверн запыхалась, и в ее голосе
слышался испуг. Сквозь бюстгальтер четко проглядывали соски, вытянутые в
холодные твердые острия.
– Вон то, – сказал Рэнди, указывая.
– Дийк? Что это?
Дийк увидел. Оно достигло левого угла плота. чуть отплыло,
вновь обретя круглую форму, и теперь просто лежало на воде. Все четверо
уставились на него.
– Мазутное пятно, наверное, – сказал Дийк
– Ты мне колено ободрал, – сказала Рейчел поглядев на темное
нечто в воде, а потом на Рэнди. – Ты...
– Это не мазут, – сказал Рэнди. – Ты когда-нибудь видел
совершенно круглое мазутное пятно? Эта штука смахивает на днище бочки.
– Я вообще в жизни ни одного мазутного пятна не видел. –
ответил Дийк. Говорил он с Рэнди, но смотрел на Лаверн. Трусики Лаверн были
почти такими же прозрачными, как бюстгалкгер. Мокрый шелк подчеркивал
треугольничек между ногами, плотненькие полумесяцы ягодиц. – Я вообще в них не
верю. Я же из Миссури.
– Я буду вся в синяках, – сказала Рейчел, но гнев исчез из
ее голоса: она видела, как Дийк смотрел на Лаверн.
– Господи, ну и замерзла же я! – сказала Лаверн и изящно
задрожала.
– Оно подбиралось к девушкам, – сказал Рэнди.
– Да ладно тебе, Панчо! Мне казалось, ты сказал, что
протрезвел.
– Оно подбирались к девушкам, – повторил Рэнди упрямо и
подумал:
«Никто не знает, что мы здесь. Никто!»
– А ты-то мазутные пятна видел, Панчо? – Дийк обнял голые
плечи Лаверн с той же рассеянностью, с какой раньше погладил грудь Рейчел. К
грудям Лаверн он не прикасался – по крайней мере пока, – но его ладонь была
совсем рядом. Рэнди обнаружил, что ему, в сущности, вес равно, а не все равно –
это черное круглое пятно на воде.
– Видел четыре года назад у мыса Код, – сказал он. – Мы
вытаскивали птиц из прибоя, пытались очистить их...
– Экологично, Панчо, – одобрительно сказал Дийк. – Очинно
экологично, моя так понимает.
Рэнди сказал:
– Вонючая липкая грязь по всей поверхности. Полосы, языки.
Выглядело совсем иначе. Понимаешь, не было компактности.
«То выглядело несчастной случайностью, – хотелось ему
сказать. – А это на случайность не похоже; оно тут словно бы с какой-то целью».
– Я хочу вернуться, – сказала Рейчел. Все еще глядя на Дийка
и Лаверн. Рэнди заметил на ее лице глухую боль. Наверное, она не знает, что это
заметно, решил он.
– Так возвращайся, – сказала Лаверн. Выражение на ее лице...
«ясность абсолютного торжества», – подумал Рэнди. и если в
мысли и было велеречие, оно выражало именно то, что следовало. Выражение это не
было адресовано именно Рейчел... но Лаверн даже не пыталась скрыть его.
Она сделала шаг к Дийку – только шаг и разделял их. Ее бедро
чуть коснулось его бедра. На мгновение внимание Рэнди отвлеклось от того, что
плавало на воде, и сосредоточилось на Лаверн с почти упоительной ненавистью. Он
ни разу не ударил ни одну девушку, но в эту минуту мог бы ударить ее с
подлинным наслаждением. Не потому что любил ее
(слегка увлекся ею – да, отнюдь не слегка хотел ее – да, и
сильно взревновал, когда она начала наезжать на Дийка – о да, но девушку,
которую он любил бы по-настоящему, он никогда бы на пятнадцать миль к Дийку не
подпустил, если на то пошло),
а потому что знал это выражение на лице Рейчел, знал, как
это выражение ощущается внутри.
– Я боюсь. – сказала Рейчел.
– Мазутного пятна? – недоверчиво спросила Лаверн и
расхохоталась.
И вновь Рэнди неудержимо захотелось ударить ее –
размахнуться и влепить пощечину открытой ладонью, чтобы стереть эту подленькую
надменность с ее лица и оставить на щеке след – синяк в форме ладони с
растопыренными пальцами.
– Давай поглядим, как назад поплывешь ты, – сказал Рэнди.
Лаверн снисходительно ему улыбнулась.
– Я еще не готова вернуться, – сказала она, словно объясняя
ребенку, потом поглядела на небо и на Дийка. – Я хочу поглядеть, как загорятся
звезды.
Рейчел была невысокой, хорошенькой, словно бы шаловливой, но
в ней сквозила какая-то неуверенность, напомнившая Рэнди нью-йоркских девушек:
утром они торопятся на работу в щегольских юбочках с разрезом спереди или
сбоку, и выражение у них такое же – чуть невротичное. Глаза Рейчел всегда
блестели, но задор ли придавал им эту живость или просто невнятная тревога?
Дийк обычно предпочитал высоких девушек с темными волосами,
с сонными, томными глазами, и Рэнди понял, что между Дийком и Рейчел теперь все
кончено – что бы то ни было: что-то простое и, может быть, чуть скучноватое для
него, что-то глубокое и сложное и, вероятно, мучительное для нее. Это кончилось
так бесповоротно и внезапно, что Рэнди почти услышал треск – с каким ломают о
колена сухую ветку.
Он был застенчив, но теперь он подошел к Рейчел и обнял ее
за плечи. Она на секунду подняла глаза, несчастные, но благодарные ему за эту
поддержку, и он обрадовался, что сумел чуть-чуть помочь ей. И вновь он заметил
сходство с кем-то. Что-то в ее лице, в ее выражении...
Какая-то телевизионная игра? Реклама крекеров, вафель или
еще какой-то чертовой дряни? И тут он понял – она была похожа на Сэнди Данкен,
актрису, которая играла в новой постановке «Питера Пэна» на Бродвее.
– Что это? – спросила она. – Рэнди? Что это?
– He знаю.
Он посмотрел на Дийка и увидел, что Дийк смотрит на него с
этой знакомой улыбкой, в которой было больше дружеской фамильярности, чем
пренебрежения... но пренебрежение в ней было. Возможно, Дийк даже не подозревал
об этом, но оно было. Выражение говорило: «Ну вот, старина Рэнди с его
мнительностью обмочил свои пеленочки».
