– Охотники...
– Да, конечно. В следующем месяце, – сказал Рэнди и закрыл
рот так, что зубы щелкнули. Ему удалось напугать и себя.
– Может, оно нас не тронет, – сказала Лаверн, и ее губы
сложились в жалкое подобие улыбки. – Может, оно просто... ну, понимаете... не
тронет нас.
– Может, и медведи летают, – сказал Дийк.
– Оно задвигалось, – сказал Рэнди.
Лаверн вскочила на ноги. Дийк подошел к Рэнди, на мгновение
плот накренился, так что сердце Рэнди от испуга перешло на галоп, а Лаверн
снова пронзительно взвизгнула, тут Дийк попятился, плот выровнялся, хотя левый
угол
(если смотреть на берег)
остался погруженным чуть-чуть больше.
Оно приблизилось с маслянистой пугающей скоростью, и в этот
момент Рэнди увидел цвета. которые видела Рейчел, – фантастические алые, желтые
и голубые краски закручивались в спирали и скользили по эбеновой поверхности,
напоминавшей размягчившийся пластилин или полузастывший вар. Оно поднималось и
опускалось с волнами, и это меняло краски, заставляло их закручиваться и
смешиваться. Рэнди осознал, что вот-вот упадет, упадет прямо в него, он
почувствовал, что клонится...
Из последних сил он ударил себя правым куликом по носу –
жестом, каким человек старается унять кашель, но чуть повыше и куда сильнее.
Нос пронизала раскаленная боль, он почувствовал побежавшие по лицу теплые
струйки крови и тогда сумел отступить на шаг с криком:
– Не смотри на него, Дийк! Не смотри прямо на него, его
цвета гипнотизируют!
– Оно пытается подлезть под плот, – угрюмо сказал Дийк. –
Что это за дерьмо. Панчо?
Рэнди посмотрел, посмотрел очень внимательно. Он увидел, что
оно трется о край плота, сплющившись в подобие половины пиццы. На секунду могло
показаться, что оно громоздится там, утолщается, и Рэнди вдруг представилось,
что оно поднимется настолько, чтобы перелиться на плот.
И тут оно протиснулось под плот. Ему почудилось, что он
слышит шорох, грубый шорох, будто рулон брезента протаскивали сквозь узкое
окно... но возможно, у него просто сдали нервы.
– Оно пролезло под плот? – спросила Лаверн, и в ее тоне
послышалась странная беззаботность, словно она просто изо всех сил старалась
поддержать разговор, но она не говорила, а кричала: – Оно пролезло под плот?
Оно под нами?
– Да, – сказал Дийк и посмотрел на Рэнди. – Я попробую
доплыть до берега, – сказал он. – Если оно там, у меня есть все шансы.
– Нет! – взвизгнула Лаверн. – Нет не оставляй нас здесь...
не...
– Я плаваю быстро, – сказал Дийк. глядя на Рэнди и полностью
игнорируя Лаверн. – Но плыть надо, пока оно под плотом.
Сознание Рэнди словно мчалось со скоростью реактивного
самолета – по-своему, по сально-тошнотворному это было упоительно. Как те
последние несколько секунд перед тем, как ты сблюешь в воздушную струю дешевой
ярмарочной карусели. Это был момент, чтобы услышать, как позвякивают друг о
друга пустые бочки под плотом, как сухо шелестят листья на деревьях за пляжем
под легким порывом ветра, чтобы задуматься, почему оно забралось под плот.
– Да, – сказал он. – Но не думаю, что ты доплывешь.
– Доплыву, – сказал Дийк и направился к краю плота.
Сделал два шага и остановился. Его дыхание уже участилось,
мозг готовил сердце и легкие к тому, чтобы проплыть пятьдесят ярдов с
неимоверной быстротой, но теперь дыхание остановилось, как остановился он сам.
Просто остановилось на половине вдоха. Он повернул голову, и Рэнди увидел, как
вздулись сухожилия его шеи.
– Панч... – сказал Дийк изумленным, придушенным голосом и
начал кричать.
Он кричал с поражающей силой, оглушающий баритональный рев
поднимался до высоты пронзительного сопрано. Вопли были такими громкими, что от
берега доносилось призрачное эхо. Сперва Рэнди показалось, что Дийк просто
кричит, но затем он уловил слово... нет, два слова, одни и те же слова опять,
опять и опять.
– МОЯ НОГА, – вопил Дийк, – МОЯ НОГА! МОЯ НОГА! МОЯ НОГА!
Рэнди поглядел вниз. Ступня Дийка как-то странно уходила в
плот. Причина была очевидной, но сознание Рэнди сначала отказывалось ее принять
– слишком уж невероятно, слишком бредово-гротескно. На его глазах ступня
затаскивалась между двумя досками настила.
Затем он увидел черное поблескивание перед пальцами и за
пяткой, черное сияние, кишащее зловещими красками.
Оно ухватило Дийка за ногу.
«МОЯ НОГА, – кричал Дийк, словно подтверждая этот
элементарный вывод. – МОЯ НОГА, ОЙ, МОЯ НОГА. МОЯ НОГААААА!»
Он наступил на щель между досками
(по щели пройдешь, свою мать убьешь. заколотился в мозгу
Рэнди дурацкий детский стишок),
а оно подстерегало внизу. Оно...
– ТЯНИ! – внезапно закричал он. – Тяни, Дийк, чертебядери!
ТЯНИ!!!
– Что случилось? – завопила Лаверн, и Рэнди смутно осознал,
что она не просто трясет его за плечо, а вонзила в него лопаточки своих ногтей,
будто когти. Нет, от нее помощи не дождаться! И он ударил ее локтем в живот,
она издала хриплый лающий звук и села на задницу. Он прыгнул к Дийку и ухватил
его за руку выше локтя.
Она была твердой, как каррарский мрамор, каждая мышца
бугрилась, точно ребра муляжа динозаврского скелета. Тянуть Дийка было словно
выдирать из земли дерево с корнями. Глаза Дийка были заведены кверху, к
лиловому послезакатному небу, остекленевшие, не верящие, и он кричал, кричал,
кричал.
Рэнди поглядел вниз и увидел, что ступня Дийка уже
провалилась в щель по щиколотку. Щель была в ширину около четверти дюйма, от
силы полдюйма, но его ступня провалилась в нее. По белым доскам растекалась
кровь густыми темными ветвящимися струйками. Черная масса вроде нагретого
пластика пульсировала в щели вверх-вниз, вверх-вниз, словно билось сердце.
Надо вытащить его. Надо вытащить его побыстрее, или нам уже
не суметь его вытащить... держись, Сеско, пожалуйста, держись...
Лаверн встала на ноги и попятилась от искривленного,
вопящего Дийка-дерева в центре плота, который плавал на якоре под октябрьскими
звездами на озере Каскейд. Она тупо трясла головой, скрестив руки на животе
там, где в него вонзился локоть Рэнди.
Дийк всей тяжестью навалился на него, бестолково взмахивая
руками. Рэнди поглядел вниз и увидел, что кровь льет из голени Дийка, а голень
сужается книзу, как хорошо наточенный карандаш сужается к острию, – но только
острие тут не было черным, графитным, а белым – острие было костью, еле
видимой.
