Я обратил внимание: пил он изрядно, к последней сдаче почти
усидел в одиночку бутылку виски, но язык у него не заплетался, играл он
безошибочно и при этом был постоянно начеку, если чьи-то пальцы вдруг
оказывались в опасной от него близости. В случае выигрыша он не забирал банк,
пока все до последней фишки не были разменены на наличность или если кто-то по
рассеянности не делал вовремя ставку. Один раз Дэвидсон поставил свой стакан
рядом с его локтем, и Брауэр, отпрянув, едва не расплескал собственный. Бейкер
удивленно поднял брови, но Дэвидсон разрядил обстановку.
Перед этим Джек Уайлден заявил, что ему предстоит неблизкая
дорога в Олбани и что хорошо бы ограничиться последним кругом. Круг
заканчивался на Френче, который объявил, что сдает по семь.
Я помню эту самую последнюю сдачу так же отчетливо, как свое
имя; а спроси вы меня, с кем я вчера обедал и что подавали, я ведь, пожалуй, не
отвечу. Вот они, парадоксы возраста. Впрочем, будь вы тогда на моем месте, вы
бы тоже не забыли.
Мне сдали две червы в закрытую и одну в открытую. Про
Уайлдена и Френча ничего не скажу, у Дэвидсона же был туз червей, а у Брауэра
десятка пик. Дэвидсон прошел двумя долларами – пять был потолок, – и все
получили еще по одной открытой карте. Я прикупил к трем червям четвертую,
Брауэр – валета пик к десятке. Дэвидсону досталась тройка, и, хотя, это вряд ли
поправило его дела, он добавил еще три доллара. «Последняя игра, – весело
сказал он. – Не скупитесь, мальчики! Завтра мне предстоит угощать одну даму!»
Нагадай мне кто-нибудь, что эта фраза будет преследовать
меня всю мою жизнь, я бы не поверил.
Френч в третий раз сдал по одной в открытую. Мне для цвета
ничего не пришло, а вот Бейкер, главный неудачник, составил пару – кажется,
королей. Брауэр получил двойку бубен, которая была ему как-то ни к чему. Бейкер
со своей парой поставил пять долларов, максимум, Дэвид не задумываясь поставил
еще пять. Остальные поддержали, и Френч в последний раз сдал в открытую. Я
прикупил короля червей и оказался с цветом. Бейкер взял к своей паре третьего
короля. Дэвидсон увидел второго туза, и глаза у него заблестели. Брауэру
досталась трефовая дама, и почему он сразу не вышел из игры, я, убей меня Бог,
понять не мог: казалось, в очередной раз за этот вечер он оказался ни с чем.
Ставки резко возросли. Бейкер дал пять, Дэвидсон пять
добавил, Брауэр доставил десять. Со словами: «Ну, с моей парой мне здесь делать
нечего», – Джек Уайлден сбросил карты. Я поставил десять и еще пять. Бейкер
доставил и накинул столько же.
Я не стану утомлять вас скучными подробностями. Замечу лишь,
что каждый мог трижды пройтись по максимуму, и все мы – Бейкер, Дэвидсон и я –
воспользовались этим правом. Брауэр – тот всякий раз просто доставлял, выждав
паузу, когда все уберут руки от денег. А денег уже собралось немало – двести с
чем-то. И тогда Френч раздал по последней, в закрытую.
Воцарилось молчание, пока все смотрели свои карты, хотя
мне-то смотреть было не на что, у меня уже была комбинация и, судя по общему
раскладу, сильная. Бейкер поставил пять, Дэвидсон увеличил, и мы все поглядели
на Брауэра. Тот давно снял галстук и расстегнул вторую пуговицу, к щекам
прихлынула кровь от выпитого виски, но он оставался все таким же невозмутимым.
«Десять… и еще пять», – сказал он.
Я даже сморгнул от удивления: я не сомневался, что он
скинет. Ну а с моими картами я, конечно, должен был играть на выигрыш, поэтому
я приплюсовал еще пять долларов. Мы торговались без ограничений, и банк рос как
на дрожжах. Я остановился первым, довольный уже тем, что, по-видимому, накажу кого-то
с фулем. За мной последовал Бейкер, уже кидавший подозрительные взгляды на
Дэвидсона с его парой тузов, то на Брауэра с его загадочным пшиком. Как уже
говорилось, Бейкер был слабый игрок, но его хватало на то, чтобы учуять в
воздухе опасность.
Дэвидсон и Брауэр поднимали ставки еще раз по десять, если
не больше. Мы с Бейкером вынужденно отвечали – слишком много было поставлено.
Фишки у всех кончились, и поверх груды пластмассовых кругляшек росла гора
бумажных денег.
– Ну ладно, – сказал Дэвидсон после того, как Брауэр в
очередной раз поднял банк, – пожалуй, я раскроюсь. Если это блеф, Генри, то он
вам вполне удался. Но я должен вас проверить, да и Джеку предстоит дальняя
дорога. – С этими словами он бросил пять долларов и повторил:
– Раскроемся.
Не знаю, как другие, а я почувствовал облегчение, не
имевшее, кстати, никакого отношения к выложенной сумме. Игра пошла на
выживание, и если мы с Бейкером могли себе позволить проиграть, то для
Дэвидсона это был вопрос жизни. Он не вылезал из долгов, имея источником дохода
скромное наследство, оставленное ему тетушкой. Ну а Брауэр – был ли ему такой
проигрыш по средствам? Не забывайте, джентльмены, на кону стояло свыше тысячи
долларов.
Джордж умолк. Его трубка погасла.
– А дальше? – весь подался вперед Адли. – Не дразните нас,
Джордж. Видите, мы ерзаем от нетерпения. Огорошьте нас, Джордж. Видите, мы
ерзаем от нетерпения. Огорошьте нас неожиданным финалом или успокойте.
– Немного выдержки, мой друг, – невозмутимо отвечал Джордж.
Он чиркнул спичкой о подошву туфли и принялся раскуривать трубку. Мы напряженно
ждали, храня молчание. За окном подвывал ветер.
Но вот все уладилось, трубка задымила, и Джордж продолжал:
– Как вам известно, правила покера гласят: тот, кто предлагает
открыться, первым показывает карты. Но Бейкер не мог больше выносить
напряжения, он перевернул одну из своих карт, лежавших лицом вниз, и все
увидели королевское каре.
– У меня меньше, – сказал я. – Цвет.
– Тогда банк мой, – обратился к Бейкеру Дэвидсон и
перевернул две карты. У него оказалось каре на тузах. – Отлично сыграно,
господа.
И он начал сгребать гору денег.
– Подождите! – остановил его Брауэр. Он не взял Дэвидсона за
руку, как мог бы поступить любой из нас, но и одного этого слова было
достаточно. Дэвидсон замер с отвисшей челюстью – у него словно атрофировались
лицевые мускулы. А Брауэр перевернул все три карты, и обнаружился… флеш-рояль,
от восьмерки до дамы. – Я думаю, это будет старше вашего каре.
Дэвидсон покраснел, потом побледнел.
– Да, – неуверенно выдавил он из себя, словно такая
последовательность комбинаций была ему в новинку. – Да, старше.
Я дорого бы дал, чтобы узнать, чем был вызван последовавший
затем жест Дэвидсона. Он ведь отлично знал, что Брауэр терпеть не мог, когда к
нему прикасаются; тому было множество свидетельств за этот вечер. Может,
Дэвидсон запамятовал, уж очень ему хотелось показать Брауэру (и всем нам), что
даже такой проигрыш ему по карману и он способен перенести удар столь
сокрушительной силы как истинный джентльмен. Я уже говорил вам, что он был
этакий теленок, так что жест был вполне в его характере. Но не забудем: если теленка
раздразнить, он может и боднуть. Не убьет, конечно, и кишки не выпустит, но
одним-двумя швами можно поплатиться. Такой поступок тоже был бы в характере
Дэвидсона.
