– Мне не по себе от этой жары, – произнес Спенглер. Он
вытащил из кармана платок, вытер пот. Казалось, по поверхности зеркала прошла
мелкая рябь… или все это плывет перед глазами?
– Затем паренек сказал, что он хочет глоток воды… глоток
воды, ради всего святого… – Карлин повернулся и уставился на Спенглера диким
взглядом полубезумца. – Но как я мог знать?!
– Где у вас уборная? Мне кажется…
– Его свитер… Он мелькнул в лестничном пролете, когда
мальчик сбегал по ступеням… когда… -…кажется, я болен…
Карлин потряс головой, словно отгоняя наваждение, затем
вновь уставился в пол, пробормотал:
– Да-да, конечно. Третья дверь слева, как опуститесь на
второй этаж. – Он взглянул верх с мольбой и отчаянием: – Но Боже, как я мог
ЗНАТЬ тогда?!
Но Спенглер уже ступил на стремянку. Под его весом что-то
треснуло, и на секунду Карлин подумал – понадеялся – что лестница упадет. Но
этого не произошло. Сквозь проем в полу Карлин видел, как Спенглер медленно
спускался, прижимая ладонь ко рту…
– Спенглер!
Поздно. Ушел.
Карлин прислушался к эху шагов; оно становилось все тише и
тише и, наконец, затихло. Карлин вздрогнул. Он попытался двинуться к лестнице,
но ног не слушались. Этот мелькнувший свитер ребенка… Боже!
Будто невидимая рука чудовищной силой сжала его голову и
повернула ее в зеркалу. Сам того не желая, Карлин уставился в колеблющиеся
глубины Де Ивера.
Там ничего не было.
Лишь отражение комнаты, пыльные углы подергивают, словно все
готово провалиться в неведомую бездну, в таинственную Вечность… Отрывок
полузабытого стиха Теннисона всплыл в сознании Карлина, и он пробормотал: –
«мне навевают тени страх», – сказала леди…»
Он не мог оторвать взгляда от зеркала, спокойная глубина
притягивала и манила. Слева от рамы чучело буйвола пялило на него свои плоские
обсидиановые глаза.
Мальчик хотел воды, фонтан находился на первом этаже; он
спустился по ступенькам и…
Никогда.
Никуда не вернулся.
Как герцогиня, что решила сходить в гостиную за ожерельем,
как коммерсант, который пошел к своему экипажу – и оставил после себя лишь
пустую коляску и пару запряженных в ней лошадей.
И зеркало Де Ивера было в Нью-Йорке с 1897 по 1920, когда
Джуди Кратер…
Карлин смотрел как зачарованный в колышущуюся глубину.
Сзади, внизу глядел в пустоту бесстрастный Адонис.
Он ждал Спенглера, как семья Бейтсов своего сына, как муж
герцогини – возвращения своей жены из гостиной… Он напряжено глядел в зеркало и
ждал… И ждал… и ждал…
Пляж
Космический корабль Федерации «Эй-Эс-Эн/29» [Эй-Эс-Эн (ASN)
– Atomic Strike Net, сеть подразделений. задействованных для нанесения ядерного
удара] упал с небес и разбился. Спустя какое-то время из треснувшего пополам
корпуса, словно мозги из черепа, выползли два человека. Сделали несколько
шагов, а затем остановились, держа шлемы в руках и оглядывая то место, где
закончился их полет.
Это был пляж, но без океана. Он сам был, как океан –
застывшее море песка, черно-белый негатив поверхности навеки замерзшего моря в
гребнях и впадинах, гребнях и впадинах... Дюны...
Пологие, крутые, высокие, низкие, гладкие, ребристые. Дюны с
гребнем острым, точно лезвие ножа, и гребнем размытым, почти плоским,
извилистые, наползающие одна на другую – дюна на дюне, вдоль и поперек. Дюны.
Но никакого океана. Прогалины, или впадины, между этими дюнами были сплошь
испещрены извилистыми мелкими следочками каких-то грызунов. Если смотреть на
эти кривые прерывистые линии достаточно долго, начинало казаться, что читаешь
некие таинственные письмена – черные слова на белом фоне дюн.
– Проклятие... – выругался Шапиро.
– Ты погляди, – сказал Рэнд. Шапиро хотел было сплюнуть,
затем передумал. Вид этого песка заставил его передумать. Незачем тратить
влагу, тут ею, похоже, не пахнет Завязший в песке «Эй-Эс-Эн/29» уже не походил
на умирающую птицу, он напоминал лопнувшую тыкву, чрево которой зияло чернотой.
Произошло возгорание, находившиеся с правого борта грузовые отсеки с горючим
взорвались и выгорели дотла.
– Да, не повезло Граймсу... – сказал Шапиро.
– Ага. – Глаза Рэнда все еще обшаривали бескрайнее море
песка, тянувшееся до самого горизонта.
Граймсу действительно не повезло. Граймс был мертв, Граймс
являл собой сейчас не что иное, как большие и маленькие куски мяса, разбросанные
по всему багажному отсеку. Шапиро заглянул туда и подумал: Словно сам Господь
Бог захотел съесть Граймса, пожевал, попробовал, решил, что не очень вкусно, и
выплюнул. Шапиро почувствовал, что и его собственный желудок выворачивает
наизнанку. От одной этой мысли, а также при виде зубов Граймса, разлетевшихся
по полу багажного отсека.
Теперь Шапиро ждал, что Рэнд скажет что-нибудь умное и
подобающее случаю, но тот молчал. Глаза Рэнда продолжали обшаривать дюны,
изгибы темных впадин между ними.
– Эй! – окликнул его Шапиро. – Что будем делать, а? Граймс
погиб, теперь ты командир. Что делать?..
– Делать? – Глаза Рэнда продолжали впиваться в мертвое
пространство, изрезанное дюнами. Сухой напористый ветер шевелил прорезиненные
воротники специальных защитных костюмов. – Если у тебя нет волейбольного мяча,
тогда не знаю.
– О чем это ты?
– А что еще делать на пляже, как не играть в волейбол? –
ответил Рэнд. – Играть в волейбол, именно...
Шапиро неоднократно испытывал чувство страха во время
полета, был близок к панике, когда на корабле начался пожар, но теперь, глядя
на Рэнда, почувствовал, что его объял пронзительный невыразимый ужас.
– Большой... – мечтательно произнес Рэнд, и на секунду
Шапиро показалось, что товарищ имеет в виду обуявший его, Шапиро, ужас. –
Просто чертовски огромный пляж. Похоже, конца ему нет. Можно пройти сотню миль
с серфинговой доской под мышкой и так никуда и не прийти. И все, что увидишь,
это шесть-семь собственных следов за спиной. А стоит постоять минут пять, так и
их не увидишь, все песком засыплет.
– А ты успел захватить топографический план местности перед
тем... как мы упали? – Рэнд просто в шоке, решил Шапиро. В шоке, но не
сумасшедший. И если понадобится, он сумеет привести его в чувство. А если Рэнд
и дальше будет нести всякую чушь, он, Шапиро, вкатит ему укол, вот и все. – Ты
видел на нем...
Рэнд покосился на него и тут же отвернулся.
