– Я голосую, – сказался ей. – Полицейский прогнал меня с
шоссе, а сюда я зашел, только чтобы согреться. Мне так жаль.
– Вы из университета?
– Был. Бросил сам, прежде чем меня выгнали.
– И едете домой?
– Дома у меня нет Я вырос в приюте. В колледж поступил
только потому, что получил стипендию. И все испортил. А теперь не знаю, куда
еду.
История моей жизни в пяти фразах. И нагнала на меня уныние.
Она засмеялась– и меня обдало жаром и холодом.
– Выходит, кошки из одного мешка.
То есть мне показалось, что она сказала «кошки». Так мне
показалось. Тогда. Но с тех пор у меня было время подумать, и все больше и
больше я думаю, что сказала она «КРЫСЫ». КРЫСЫ из одного мешка. Да. А они ведь
совсем не то же самое, ведь верно?
Я как раз собрался блеснуть своим талантом собеседника,
сказать что-нибудь остроумное, вроде «Да неужели?», но тут на мое плечо
опустилась чья-то рука.
Я оглянулся. Один из водителей, устроившихся в алькове. Его
подбородок зарос белобрысой щетиной, а изо рта у него торчала деревянная
кухонная спичка. От него несло машинным маслом. и смахивал он на персонажа
комикса.
– Думается, кофе ты нахлебался, – сказал он.
Его губы сложились вокруг спички в улыбочку. И у него
оказалось множество очень белых зубов.
– Что?
– Ты тут все насквозь провонял, парень. Ты же парень, а?
Сразу ведь и не разобрать.
– Вы и сами не роза, – сказал я. – Чем вы после бритья
пользуетесь? Одемазут?
Он хлопнул меня по щеке ладонью. Передо мной заплясали
черные точки.
– Без драк, – сказал раздатчик. – Если хочешь из него
отбивную сделать – валяй, только за дверью.
Он кинулся на меня, размахивая кулаками. Я, отбил правый, а
левый задел меня по скуле, но я ничего не почувствовал и тут же ударил его
ногой в живот. Дыхание вырвалось у него из легких белым облаком. Он попытался
попятиться, кашляя и держась за живот.
Я забежал ему за спину, все еще хохоча – будто где-то
деревенский пес лаял на луну, – и трижды его ударил, когда он еще и на четверть
не обернулся. По шее, по плечу и в одно красное ухо.
Он взвыл, и одна из его машущих рук задела меня по носу.
Владевшая мной ярость взорвалась атомным грибом, и я опять ударил его ногой как
мог сильнее и выше. Он взвизгнул в окружающий мрак, и я услышал треск
сломавшегося ребра. Он осел на щебень, и я прыгнул на него.
Один из водителей, давая показания в суде, сказал, что я был
точно дикий зверь. Чистая правда. Я мало что помню об этой драке, но ясно
помню, что рычал на него, как дикая собака.
Я уселся на нем верхом, обеими руками ухватил по пучку его
сальных волос и принялся возить его лицом по щебню. В бесцветном свете
натриевого фонаря его кровь казалась черной, точно у жука.
– Господи, хватит! – заорал кто-то.
В плечи мне вцепились руки и оттащили меня. Вокруг закружились
лица, и я начал бить по ним.
Водитель пытался уползти. Лицо его превратилось в кровавую
маску, из которой выглядывали остекленевшие глаза. А я бил по ним ногами,
увертываясь от тех, кто пытался меня схватить. И удовлетворенно крякал всякий
раз, когда пинок достигал цели.
Cащищаться он уже не мог. И только стремился уползти. При
каждом моем пинке его веки плотно смыкались, как у черепахи, и он замирал на
месте. А потом вновь начинал отползать. Вид у него был дурацкий. Я решил, что
убью его. Запинаю до смерти, а потом убью их всех… всех, кроме Ноны.
Я пнул его еще раз, он перевернулся на спину и посмотрел на
меня помутившимися глазами.
– Сдаюсь! – прохрипел он. – Я сдаюсь. Не надо. Не надо…
Я встал рядом с ним на колени, и щебень впился мне в кожу
сквозь тонкие джинсы.
– Ну вот, красавчик, – шепнул я. – Получай свою пощаду.
И обеими руками вцепился ему в горло. Они прыгнули на меня
втроем и сбросили с него. Я поднялся на ноги, все еще улыбаясь, и двинулся на
них. И они попятились – трое здоровенных детин, позеленевшие от страха. И тут
оно отключилось.
Просто отключилось, и теперь на автостоянке «У Джо» остался
просто я, тяжело дыша, полный тошнотного ужаса.
Я повернулся и посмотрел на столовую. Девушка стояла там;
красивые черты ее лица озаряло торжество. Она подняла сжатый кулак к плечу в
приветственном жесте, точно чернокожие ребята на тех Олимпийских играх.
Я повернулся назад к распростертому на щебне человеку. Он
все еще пытался отползти, а когда я подошел к нему, у него от ужаса закатились
глаза.
– Попробуй тронь его! – крикнул кто-то из его друзей.
Я растерянно посмотрел на них.
– Очень сожалею… я не хотел… не хотел его так покалечить.
Разрешите мне помочь…
– Катись отсюда, слыхал? – сказал раздатчик. Он стоял перед
Ноной на нижней ступеньке, сжимая в правой руке жирную лопаточку. – Я звоню в
полицию.
– Эй, послушайте, он же первый начал, он сам…
– Поговори еще у меня, извращенец чертов! – сказал он пятясь.
– Я одно знаю: ты чуть этого парня не прикончил. Я звоню в полицию! – И он
шмыгнул внутрь.
– Ладно, – сказал я, ни к кому не обращаясь. – Ладно. Очень
хорошо. Ладно.
Свои сыромятные перчатки я оставил у стойки, но идти за ними
было бы неумно. Я сунул руки в карманы и зашагал назад к шоссе. Шансов, что
меня возьмет какая-нибудь машина, прежде чем меня заберут полицейские, было н
больше, чем один на десять, решил я. Уши меня уже немели от холода, меня
тошнило Милый вечерок, ничего не скажешь.
– Погоди! Э-эй, погоди!
Я обернулся – она бежала ко мне, волосы развевались у нее за
спиной.
– Ты был удивителен! – сказал она. – Просто удивителен!
– Я его сильно покалечил, – сказал я угрюмо. – Никогда
раньше со мной такого не было.
– Жалко, что ты его не убил.
Я заморгал, глядя на нее в белесом свете.
– А ты бы слышал, что они говорили обо мне, до того как ты
вошел. Хохотали, смачно так и сально – ха-ха-ха, поглядите-ка, давно стемнело,
а девчоночка еще гуляет. Куда направляешься, золотце? Может, подвезти? Я тебя
прокачу, если дашь прокатиться мне. Сволочи!
