Она оглянулась через плечо, словно могла уничтожить их,
метнув молнию из темных глаз. Но тут она обратила эти глаза на меня, и вновь
будто у меня в мозгу включился прожектор.
– Меня зовут Нона. Я с тобой. – Куда? В тюрьму? – Я обеими
руками вцепился себе в волосы. После такого первая машина, которая нас возьмет,
наверняка будет полицейской. Этот тип всерьез решил вызвать полицию.
– Голосовать буду я. А ты спрячься позади меня. Для меня они
остановятся. Для девушки они остановятся, если она хорошенькая.
Спорить с ней не приходилось, да я и не хотел. Любовь с
первого взгляда? Может и нет. Но что-то было. Ловите эту волну?
– Вот, – сказала она, – ты их забыл. – И протянула мне мои
перчатки.
Внутрь она больше не заходила и, значит, захватила их сразу
же. Она заранее знала, что отправится дальше со мной. Мне стало как-то
жутковато. Я надел перчатки, и мы зашагали вверх по въезду на эстакаду.
***
Она была права: нас взяла первая же машина, въехавшая на
шоссе.
Мы не сказали ни слова, пока ждали, но ощущение было такое,
будто мы разговариваем. Не стану пичкать вас всякой чушью насчет телепатии и
прочего такого, вы понимаете, о чем я. Вы сами испытывали такое, пока были с
кем-то по-настоящему вам близким или когда приняли один из тех наркотиков,
название которых состоит из заглавных букв. Разговоры просто не нужны. Вы
словно бы общаетесь в эмоциональном диапазоне высоких частот. Достаточно
легкого движения руки. Мы были незнакомы. Я знал только ее имя и, вспоминая,
прихожу к выводу, что своего ей так и не назвал. И все-таки между нами что-то
нарождалось. Нет, не любовь. Мне неприятно то и дело повторять это, но я
должен. Я не запачкаю это слово тем, что было между нами, – после того, что мы
сделали, после Касл-Рока, после снов – нет!
Пронзительный прерывистый вой заполонил холодное безмолвие
вечера, то повышаясь, то понижаясь.
– Думаю, это «скорая помощь», – сказал я.
И снова молчание. Лунный свет слабел за сгущающейся пеленой
облаков. Я подумал, что нимб не солгал: еще до утра повалит снег. Из-за холма
вырвались лучи фар. Я в том же молчании встал позади нее. Она откинула волосы
назад, подняла свое чудесное лицо. Глядя, как машина сворачивает на въезд, я
вдруг утратил ощущение реальности – не может быть, что эта красавица решила
отправиться со мной, не может быть, что я избил человека настолько, чтобы
пришлось вызвать «скорую», не может быть, что я опасаюсь завтра очутиться в
тюрьме. Не может быть! Я чувствовал. что запутался в паутине. Но кто паук?
Нона подняла большой палец. Машина «шевроле-седан» проехала
мимо, и я подумал, что она не остановится. Но тут вспыхнули тормозные огни, и
Нона ухватила меня за руку.
– Пошли, нас возьмут! – Она ухмыльнулась мне с детским
восторгом, и я ухмыльнулся в ответ.
Тип за рулем с энтузиазмом перегнулся через сиденье, чтобы
распахнуть перед ней дверцу. Когда вспыхнул плафончик, я разглядел его: крупный
мужчина в дорогом верблюжьем пальто, седеющий по краям шляпы, преуспевающее
лицо, располневшее за годы отличных обедов. Бизнесмен или коммивояжер, Один.
Увидев меня, он отдернул руку, но на секунду-две опоздал включить скорость и
унести задницу. Ну, да так ему будет легче. Попозже он сумеет внушить себе,
будто с самого начала увидел нас обоих, что он действительно добрая душа –
оказал помощь юной парочке.
– Холодный вечерок, – сказал он, когда Нона скользнула на
сиденье рядом с ним, а я сел
Рядом с ней.
– Ужасный! – нежным голоском сказала Нона. – Огромное вам
спасибо.
– Угу, – сказал я. – Спасибо.
– Не за что.
И мы укатили от воющих сирен, измордованных водителей и от
«У Джо. Отличная кормежка».
От шоссе меня отогнали в семь тридцать. А теперь было всего
восемь тридцать. Просто поразительно, сколько ты успеваешь сделать за такой
короткий срок – или что успевают сделать с тобой.
Впереди замигали желтые огни. Пункт сбора дорожной пошлины
на выезде из Огесты.
– А куда вам? – спросил тип за рулем.
Н-да, задачка! Собственно, я намеревался добраться до
Киттери и вломиться к знакомому, который там учительствовал. Собственно, такой
ответ годился не хуже всякого другого, и я уже открыл рот, но тут Нона сказала.
– Нам в Касл-Рок. Это городок к юго-западу от Льюис-Оберна.
Касл-Рок. Мне стало немножко не по себе. Когда-то Касл-Рок
вполне меня устраивал. Но это было до того, как Ас Меррил меня отделал.
Тип остановил свою машину, заплатил пошлину, и мы
отправились дальше.
– Я-то еду только до Гардинера, – соврал он, не моргнув и
глазом. – До следующего съезда. Но для вас это неплохой старт.
– Ну, конечно, – сказала Нона все тем же нежным голоском. –
Ужасно мило с вашей стороны вообще остановиться в такой холод! – И пока она
говорила это, я воспринимал ее злость на высокой эмоциональной частоте – нагую,
исполненную яда. Она меня напугала, как могло бы напугать тиканье внутри
бандероли.
– Я Бланшетт, – сказал он. – Норман Бланшетт, – и он
взмахнул рукой в нашу сторону для рукопожатия.
– Черил Крейг, – сказала Нона, изящно ее пожимая.
Я понял намек и назвался вымышленным именем.
– Очень рад, – промямлил я. Рука у него была мягкой и
дряблой, точно полуналитая грелка в форме человеческой кисти. От этой мысли мне
стало тошно. Меня тошнило, что нам пришлось просить об одолжении этого мужчину,
который смотрит на нас сверху вниз, а сам решил, что ему представился шанс
подобрать хорошенькую девушку, голосующую у шоссе в полном одиночестве, – а
вдруг она согласится провести часок в номере мотеля за сумму наличными, которой
хватит, чтобы купить билет на автобус! Меня тошнило от сознания, что будь я
один, этот мужчина, только что подавший мне свою дряблую, горячую руку,
пронесся бы мимо, даже не притормозив. Меня тошнило от сознания, что он высадит
нас у поворота на Гардинер, развернется и промчится мимо нас к въезду на шоссе,
даже не посмотрев, но поздравляя себя с тем, как ловко он выпутался из
неприятной ситуации. Все в нем вызывало во мне тошноту. Круглые отвислые щеки,
как у свиньи, зализанные назад волосы на висках, запах его одеколона.
Какое у него право? Нет, какое у него право? Тошнота
свернулась комом в желудке, и вновь начали распускаться цветы гнева. Фары его
солидной «импалы» разрезали мрак с небрежной легкостью, а мой гнев рвался
наружу, чтобы задушить все, что его обрамляло: ту музыку, какую, я знал, он
будет слушать, откинувшись в своем раскладном кресле, держа в руках-грелках
вечернюю газету. И шампунь для подкраски волос, которым пользуется его жена, и
грацию, которую, я знал, она носит, детей, всегда отсылаемых в кино, или в школу,
или в летний лагерь – лишь бы отослать, – и его снобистских друзей, и пьяные
вечеринки с этими друзьями.
