Мама любит ходить в джинсах и свитере, потому что это удобно. Платья ей тоже очень идут.
Я хочу, чтобы моя мама всегда была молодой и красивой.
Я вырасту и буду стараться облегчить маме жизнь, чтобы она так много не работала.
Я всегда буду ей верным другом.
Вот как выглядит моя мама».
Леся была тронута до слез.
Сыночек родненький! Мама – лучший друг! Ну надо же! Вот и она дожила до награды.
Однако некая награда уже красовалась под трогательными словами сыновней любви.
Отметки никакой не было. Вместо выразительной цифры краснели два четких слова с восклицательным знаком: «Эдипов комплекс!»
– Это кто написал? – поразилась Леся.
– Валентина Дмитриевна, – последовал ответ.
Это было имя их новой молодой учительницы.
– Она что-нибудь еще сказала?
– Велела перед классом прочитать.
– Ну и?
– Я прочитал. Она сказала, что это пример, как не надо писать. Тогда все засмеялись.
– Почему не надо?
– Сказала, мать – это одно, друг – это другое. И нельзя подменять.
– А эти слова, что тут написаны, она всему классу разъяснила?
– Нет, она сказала, это для родителей, пусть родители задумаются и примут меры.
– Я обязательно приму меры, – пообещала Леся. – Не волнуйся ни о чем. Сочинение ты без единой ошибки написал, содержание замечательное. Но меры я приму.
Яник и успокоился.
За слова надо отвечать
Леся возмутилась всерьез. Она, умевшая прощать и приспосабливаться, понимала, что ни простить, ни проглотить эту тупую учительскую выходку не сможет. Просто не сумеет.
Самое легкое – забрать сына из школы.
Но почему? Он любит свой класс, она спокойна за детей: от дома до школы рукой подать. Но как подействовать на самодовольную дуру? Она сумеет не просто усложнить жизнь ребенка, она способна довести, уничтожить, сломать, на это ума особого не нужно.
Такое написать! Леся, конечно, не знаток психоаналитических терминов, но о чем в данном случае идет речь, разобралась – уж очень популярное словосочетание задействовано молодым специалистом в области русского языка и родной литературы.
Означало оно сексуальное влечение сына к матери. Был какой-то древнегреческий царь по имени Эдип. Что с ним в точности произошло, Леся понятия не имела, но дала себе слово одолеть древнюю трагедию, чтоб лучше осознать, в чем обвиняется ее сын.
Однако чтение могло подождать. Сейчас у нее душа горела – хотелось побежать в школу и поделиться внутренним жаром с безмозглой тварью, которой доверили учить (чему она научит!) самое ценное достояние – детей.
В таком взвинченном состоянии она с утра поехала в тот день к Екатерине: та незадолго сделала небольшую операцию по отсасыванию лишнего жира с боков и нуждалась в золотых Лесиных ручках: срочно требовался сеанс релаксации после пережитых страданий и, кроме того, очень хотелось поделиться подробностями битвы за красоту.
– Ты какая-то не такая, – зорко подметила Катя, хотя Леся старательно выслушивала все охи-вздохи про то, как она решилась не на общий, а на местный наркоз, чтоб не портить лишний раз анестезией мозги, как видела собственный жир в банке: фу-у-у! Как потом моталась на лимфодренаж, перевязки. Да еще все в строжайшей тайне от мужа, пока он в отъезде – это надо исхитриться!
Леся хотела, по обыкновению, отмолчаться: зачем зря сотрясать воздух своими проблемами, за это пациенты деньги не платят. Но такая в ней накопилась разрушительная сила, что она плюнула на свои принципы и показала Кате злополучный листок.
Катя с интересом вчиталась.
– Хорошо излагает! Гордишься? – спросила она по ходу чтения.
– Ты читай, читай, – подбодрила Леся.
– Ах ты, жучила! Ничего себе прожужжала! – воскликнула Катя, дойдя до «эдипова комплекса!». – Давай вместе поедем, я ее научу, как за слова отвечать приходится.
– А потом она Яника научит! Вот я чего боюсь! Простить не могу и напортить боюсь.
Катя задумалась. Ненадолго.
– Все! Знаю! Оставляй листок у меня. Никуда не ходи. Жди моего звонка.
Леся послушалась.
На следующий день Катя пунктуально отзвонила:
– Тут депутат из Госдумы хочет с этой вашей училой пообщаться. Твое присутствие обязательно. Когда сможешь?
Назад дороги не было. Пришлось поблагодарить и назначить время.
Депутат, нормальный молодой мужик, чуть ли не Лесиного возраста, заехал за ней на служебной машине с шофером и охранником.
– Это для антуража, – пояснил он Лесе присутствие третьих лиц в машине.
Подъехали к школе. Школьная охрана встала грудью и не хотела пускать: не велено, пока уроки идут.
– Правильно, что не велено, – одобрил депутат, делая короткий звонок.
Через минуту навстречу бежала директриса: самолично впускать дорогих гостей.
Ей, как переходящее знамя, был вручен листочек с сочинением.
Директриса прочитала последние слова и зарделась, как маков цвет.
– Кто ж у нас в пятом «А»? А – Валентина! Все ясно!
Пока вызванная на ковер Валентина Дмитриевна добиралась до директорского кабинета, глава школы, старая толстая тетка в пиджаке немыслимой древности с привинченным к лацкану значком, свидетельствующим о высшем образовании, не молчала.
– Удивляетесь? А удивляться нечему! Это все плоды! Школу развалили! Образование развалили! Частных богаделен понаоткрывали, у всех дипломы! Телевидение – один разврат. У кого учиться? Чему они научат? Я-то ее брала, думала, вот счастье, молодежь в школу пришла! Забыла, какая она теперь, молодежь! И другой взяться неоткуда! Просто неоткуда. Запихивали двадцать лет помои в головы – получайте продукты переработки. Это же она от старательности написала. Побеспокоилась. Только не имеет представления, что можно, что нельзя. Умной хочет казаться, заботливой. А уму откуда быть?
Депутат слушал, кивал головой. Он по просьбе друга и коллеги (Катиного супруга) приехал подсобить в локальном конфликте, учителишку припугнуть. Глобальные вопросы его не интересовали, сотрясать воздух просто так он не собирался.
Наконец вошла учительница. Вполне симпатичная. Глаза широко распахнуты. На лице энтузиазм.
– Вызывали? – улыбнулась, ожидая чего-то хорошего.
– На, – двинула в ее сторону директриса злополучный листок.
Валентина Дмитриевна преданно кивнула и принялась читать.
– Твоя работа? – спросила директриса, когда та, дочитав, оторвала глаза от листка.
