– Ну-ка, малыш, помоги мне надеть перчатки, – попросил Доминик. Том завязал ему шнурки. Доминик прежде сделал то же самое для Грининга.
Доминик бросил взгляд на большие часы на стене, чтобы засечь время. Он твердо решил не драться на ринге больше двух минут без перерыва. Надев перчатки, он, шаркая подошвами о маты, подошел к Гринингу.
– Ну, сэр, если вы готовы…
Грининг сразу же начал быстро наседать на него. Он был боксером, который боксировал в традиционной манере, пользовался преимуществом длинных рук и наносил удары издалека в голову Доминика. Из-за простуды и похмелья Доминик начал задыхаться на первой же минуте. Он пытался уйти от ударов Грининга, убрать голову, спрятать ее, поэтому уперся головой в подбородок Грининга, одновременно нанося вялые удары противнику в живот. Внезапно Грининг, резко отскочив назад, нанес правой сильнейший апперкот Доминику, от которого у того изо рта хлынула кровь.
Какое дерьмо, подумал Томас, но ничего не сказал вслух, и обычное выражение его лица не изменилось.
Доминик, сидя на мате, рукой в перчатке пытался остановить кровь. Грининг и не подумал ему помочь, лишь отошел от него на несколько шагов, и, опустив руки в тяжелых перчатках, равнодушно взирал на него.
Не в силах подняться, Доминик протянул Томасу руки в перчатках.
– Сними их, малыш, – попросил он глухим, хриплым голосом. – Думаю, на сегодня с меня довольно.
Все вокруг молчали. Томас снял с его рук перчатки. Он знал, что бывшие боксеры не любят, когда им помогают подняться, поэтому и предлагать не стал. Доминик медленно поднялся на ноги, вытирая окровавленный рот рукавом.
– Прошу прощения, сэр, – сказал он, обращаясь к Гринингу. – Думаю, сегодня я не в форме.
– Какая же это разминка? – недовольно пробурчал Грининг. – Нужно было предупредить меня заранее, что вы плохо себя чувствуете, я не стал бы зря переодеваться. Ну, а ты, Джордах? – вдруг спросил он. – Я видел тебя пару раз здесь, на ринге. Не хочешь ли размяться пару минут?
Джордах, отметил Томас. Выходит, он знает мою фамилию. Он вопросительно посмотрел на Доминика. Грининг – это совершенно другой материал, это вам не те солидные, с «животиком» энтузиасты ритмической гимнастики, которых ему сплавлял Доминик.
В черных, глубоко запавших глазах Доминика вспыхнули искры сицилийской ненависти.
– Ну, если мистер Грининг хочет, Том, – тихо вымолвил Доминик, сплевывая кровь, – то, думаю, нужно его уважить.
Томас быстро надел боксерские перчатки. Доминик, низко опустив голову, стараясь не смотреть по сторонам, молча завязывал ему шнурки. Том вдруг ощутил старую знакомую смесь переживаемых им в такие минуты чувств: страха, удовольствия, нетерпения. Напрягшиеся мышцы рук и ног подрагивали, как от электрических разрядов, живот провалился внутрь. Он по-детски, через голову Доминика улыбался Гринингу, а тот с каменным выражением лица в упор смотрел на него.
Грининг пошел на Томаса, вытянув далеко вперед свою левую, прижав правую к подбородку. Студентик, презрительно подумал Томас, увернувшись от прямого удара левой и круговым движением уходя от правой. Грининг был выше его, но вес почти такой же, как у Томаса, может, футов на восемь-девять тяжелее. Однако он оказался быстрее, проворнее, чем ожидал Томас. И Томас пропустил следующий удар правой, который пришелся ему в висок. Томас уже давно по-настоящему ни с кем не дрался после той знаменитой драки с мастером в гараже, в Бруклайне, а вежливые разминки с мирно настроенными джентльменами, членами клуба, на ринге не могли, конечно, подготовить его к бою с таким опытным боксером, как Грининг. Он, сделав неординарный ловкий финт правой, нанес Тому хуком удар в голову. Да этот сукин сын совсем не шутит, подумал Томас. Он из низкой стойки, сделав «петлю», нанес Гринингу быстрый удар левой в бок и тут же правой – в голову. Грининг, обхватив его, стал молотить его по ребрам правой. Да, он сильный, в этом не может быть никаких сомнений. Очень сильный.
Томас бросил быстрый взгляд на Доминика, не подает ли тот ему какого сигнала. Но тот стоял спокойно и не подавал никаких знаков.
Ну, что же, подумал Томас, превосходно, ну, я тебе сейчас покажу. Черт с ним, что будет потом!..
Они боксировали без обычного двухминутного перерыва. Грининг вел бой грамотно, грубо, хладнокровно, используя все преимущества своего роста и веса, а Томас вкладывал в свои удары яростную злость, которую так старательно подавлял все эти месяцы работы в клубе. «Вот, капитан, на, получай», – приговаривал он про себя, колошматя вовсю противника, прибегая ко всем известным ему приемам. Он его раздражал, жалил, как оса, старался ударить побольнее и вовремя «нырком» уйти в защиту. «Вот, получай, богатый красавчик, вот тебе за полицию, вот тебе за все – хватит на твою десятку долларов?»
У обоих изо рта и носа текла кровь, но Томас и не думал сдаваться, он знал, что сейчас нанесет такой удар, который станет началом конца этого Грининга. И он нанес ему этот удар – сильнейший удар в незащищенную грудь. Грининг, растерянно улыбаясь, попятился назад, вскинув руки и судорожно хватаясь за воздух. Томас, зайдя с другой стороны, приготовился нанести последний, решающий удар, но в эту секунду между ними встал Доминик.
– Думаю, вполне достаточно, джентльмены. Неплохая разминка.
Тем не менее Грининг очень быстро пришел в себя. В глазах его вновь появилось осмысленное выражение, и он с холодным презрением уставился на Томаса.
– Снимите с меня перчатки, Доминик, – только и сказал он. Не стал даже вытирать кровь с лица. Доминик расшнуровал перчатки, и Грининг молча, держась, как всегда, прямо вышел из боксерского зала.
– Вместе с ним уходит от меня и работа, – сказал Том.
– Вполне возможно, – не стал успокаивать его Доминик, расшнуровывая его перчатки. – Но овчинка стоила выделки. По крайней мере, для меня. – И он широко улыбнулся.
В клубе ничего особенного не происходило целых три дня. В тот вечер в боксерском зале никого не было, кроме Грининга, Доминика и Томаса, но ни Томас, ни Доминик ни словом не обмолвились о кровавом поединке на ринге. Вполне возможно, Грининг сильно переживал из-за того, что его поколотил двадцатилетний парень, причем гораздо ниже его, Грининга, и поэтому не решался поднимать шум.
Каждый вечер, когда клуб закрывался, Доминик говорил Тому:
– Пока все спокойно. – И стучал по дереву.
Но вот, на четвертый день, Чарли, ответственный за раздевалку, подошел к Тому:
– Доминик вызывает тебя. Иди к нему в кабинет. Сейчас же.
Томас вошел в кабинет Доминика. Тот сидел за своим столом, пересчитывая девяносто долларов купюрами по десять баксов. Когда вошел Томас, он с печальным видом поднял голову.
– Вот, малыш, твое жалованье за две недели, – сказал он. – Ты уволен с сегодняшнего дня. Только сейчас состоялось заседание комитета.
Томас сунул деньги в карман. А я-то думал, что протяну здесь еще с годик, подумал он с явным сожалением.
