Геринг стал упрашивать Клеменса обратиться с предложениями о мире к королю Иоанну. Клеменс, как и ожидал Герман, отказался.
— Заключительный акт этой драмы чересчур долго откладывался. Чертов антракт затянулся на сорок лет. Теперь ничто не может помешать постановке.
— Это не театр. Прольется настоящая кровь. Будет ощущаться настоящая боль. И смерть будет настоящей. И чего же ради?
— Есть ради чего. Я больше не хочу говорить об этом.
Клеменс сердито затянулся большой зеленой сигарой. Геринг молча благословил его троеперстным знамением и вышел из рубки.
Весь день на корабле шла подготовка. На окна ставились толстые дюралюминиевые щиты с амбразурами. В концах коридоров и проходов устанавливались толстые дюралюминиевые двери. Проверялись боеприпасы. Производилась пристрелка паровых пулеметов. Испытывались вертикальные и горизонтальные платформы и подъемники 88-миллиметровых пушек.
В пусковые установки закладывались ракеты, и проверялись системы доставки новых из недр палубы «А». Испытывалось орудие, работающее на сжатом воздухе. Поднимались в воздух аэропланы с полным вооружением на борту. Катера тоже вооружались. Подвергались пробе радар, сонар и инфракрасные детекторы. Выпускались и убирались абордажные мосты.
Каждый пост провел не менее дюжины учений.
Зарядив вечером батацитор и Граали, «Ненаёмный» совершил пятимильный круиз, продолжая вести учения. Радар, обследовав озеро, «Рекса» на нем не нашел.
Перед тем как объявить отбой, Клеменс собрал почти всю команду в салоне. Вахтенным его краткая, почти серьезная речь передавалась по радио.
— Мы проделали фантастически долгий рейс по Реке — возможно, самой длинной реке во Вселенной. У нас были взлеты и падения, были трагедии, была боль, была скука, были комедии, были трусливые дела, были и героические. Много раз мы смотрели в лицо смерти. Чья-то смерть радовала нас, но мы расплачивались за это смертью дорогих нам людей.
Долгий был рейс, очень долгий. Мы прошли семь миллионов двести тысяч двадцать миль. Это почти половина Реки, чья предполагаемая длина — четырнадцать миллионов пятьсот тысяч миль. Долгий путь.
Но мы, пройдя его, пойдем дальше. Еще сто двадцать семь тысяч пятьсот миль — и останется каких-нибудь семь миллионов.
Каждый, кто записывался к нам, знал, чего ему будет стоить путешествие на этом огромном, роскошном судне. Ему или ей разъясняли цену билета. За этот рейс расплачиваются в конце, а не в начале.
Я знаю каждого из вас так, как только один человек может знать другого. Вы все подверглись строгому отбору и все оправдали мои ожидания. Вы прошли через множество испытаний и вышли из них с высокой оценкой. Поэтому я полностью уверен, что и завтрашнее, последнее, самое тяжкое испытание вы тоже выдержите.
Я говорю так, будто нам предстоит экзамен по арифметике в средней школе, или так, будто я футбольный тренер, натаскивающий команду перед матчем. Сожалею но наш экзамен, наш матч, будет смертельным, и некоторые из вас не доживут до конца завтрашнего дня. Но вы знали цену, когда подписывали контракт, так что не помышляйте о том, чтобы смыться.
Но когда завтрашний день кончится…
Клеменс обвел глазами аудиторию. Джо Миллер, сидящий на огромном стуле на возвышении, запечалился, и слезы текли по его корявым щекам.
Маленький де Марбо вскочил, поднял бокал и крикнул:
— Троекратное ура нашему командиру — и выпьем за него! Раздались громкие «ура». Когда вино было выпито, поднялся носатый, тощий как шпага де Бержерак:
— А теперь за победу! Не говоря уж о погибели Иоанна Безземельного, да будет он проклят навеки!
В ту ночь Сэм долго не ложился спать, шагая взад-вперед по рубке. Хотя пароход стоял на якоре, вахту нес полный состав. «Ненаёмный» мог бы поднять якорь и отплыть, развив предельную скорость, в течение трех минут. Если Иоанн попытается напасть ночью, несмотря на свое обещание не делать этого, он не застанет Сэма врасплох.
В рубке почти не разговаривали. Сэм пожелал всем доброй ночи, вышел и несколько минут ходил по летной палубе. На берегу горело множество огней. Вироландцы знали, что намечено на завтра, и были слишком возбуждены и встревожены, чтобы улечься спать в свое обычное время. Несколько раньше у берега появился сам Ла Виро в рыбачьей лодке, прося разрешения подняться на борт. Клеменс ответил в рупор, что рад его видеть, но отказывается что-либо обсуждать до послезавтра. Он сожалеет, но иначе нельзя.
Высокий смуглый человек с мрачным лицом отплыл, но прежде благословил Сэма. Сэм устыдился.
Теперь он прошел по всем палубам с обеих сторон, проверяя часовых. Результатами он остался доволен и решил, что хватит шататься по судну. Гвенафра уже, наверное, ждет его в постели. Возможно, она захочет заняться любовью — вдруг завтра кого-то из них или их обоих не останется в живых. Сэм пока что не чувствовал себя в настроении, но она владела удивительным умением поднимать его дух — помимо всего прочего.
Он правильно угадал. Она действительно настаивала, но недостаток энтузиазма с его стороны был налицо, и она, отчаявшись восполнить его, отступилась. И не стала упрекать Сэма. Просто попросила, чтобы он обнял ее и поговорил с ней. Поговорить Сэм отказывался редко, и они беседовали добрых два часа. Перед тем как уснуть, Гвенафра сказала:
— Хотела бы я знать, нет ли Бартона на «Рексе»? Вот было бы забавно, да? Не в смысле смешно, а в смысле удивительно. Нет, это было бы ужасно.
— Ты так и не преодолела свою девчоночью влюбленность в него, да? Как видно, это была фигура — для тебя, по крайней мере.
— Нет, не преодолела — хотя не уверена, конечно, понравился бы он мне сейчас или нет. И все-таки — вдруг он служит у короля Иоанна и мы его убьем? Я бы чувствовала себя ужасно. Представь, что на «Рексе» плавает кто-нибудь, кого любишь ты.
— Весьма маловероятно. Меня это как-то не беспокоит.
Его беспокоило это. Дыхание Гвенафры давно уже стало ровным и глубоким, а он все лежал без сна. Что, если на «Рексе» плавает Ливи? Нет, быть не может. Ведь это один из людей Иоанна убил ее в Пароландо. Она никогда не села бы на его корабль. Разве только с намерением убить его и тем отомстить за себя. Нет, это на нее непохоже. Для этого у нее слишком мягкий характер, хотя она и способна яростно сражаться за тех, кого любит. Но мстить она не стала бы.
Клара? Джин? Сюзи? Может ли на «Рексе» быть кто-то из них? Шансы ничтожно малы. И все-таки… порой случается даже то, что невероятно с математической точки зрения. И снаряд, пущенный с его парохода, убьет его дочь. И она будет навсегда потеряна для него — ведь воскрешений больше нет.
Он чуть было не встал с постели, не пошел в рубку и не велел радисту передать на «Рекс», что хочет заключить мир, отказаться от боя, от ненависти и от жажды мести.
