— Как Инид? — спросил он.
— Ничего, — ответила Джин. — Я возила ее сегодня в Жуан-ле-Пэн и купила ей детскую тельняшку. Она в ней очаровательна и не отходит от зеркала. Она сейчас ужинает вместе с няней.
— Я попозже зайду пожелать ей спокойной ночи, — сказал он. Он расстегнул воротничок, распустил галстук. — Гретхен полетит вместе с вами, — добавил он.
— Это вовсе не обязательно, — отозвалась Джин, но без тени неудовольствия. — Она, наверное, предпочла бы задержаться. Погода превосходная, и я видела, что ее провожал с пляжа красивый молодой человек.
— Ей нужно побыстрее в Нью-Йорк, — сказал он. — Я попросил ее пожить с тобой и Инид, пока миссис Джонсон не вернется из Сент-Луиса.
— Ей будет с нами тоскливо, — возразила Джин. — Я могу и сама присмотреть за Инид. Мне все равно нечего делать. — И снова спокойно, без тени неудовольствия или вызова.
— По-моему, лучше если рядом будет Гретхен, — осторожно сказал он.
— Как хочешь. Хотя ты знаешь, неделю я могу не пить.
— Знаю, — подтвердил он. — Но, как говорится, береженого бог бережет.
— Я тут думала о нас, — снова спокойно, без враждебности сказала она. — О том, через что нам пришлось пройти.
— Почему бы не забыть о том, через что нам пришлось пройти? — спросил Рудольф. У него не было настроения выслушивать подготовленные заранее речи.
— Я думала о нас, — ровно, без враждебности повторила она. — Ради твоего блага и ради блага Инид мы должны развестись.
Наконец-то, подумал он. Хорошо, что не он первым произнес это слово.
— Почему бы нам не повременить с этим разговором? — ласково спросил он.
— Как хочешь. От меня тебе толку мало. Да и ей тоже. Я тебе больше не нужна… — Джин подняла руку, хотя он вовсе не собирался перебивать ее. — Ты уже целый год не заходил ко мне в спальню. А здесь у тебя кто-то есть, я знаю. Пожалуйста, не отрицай.
— Я и не собираюсь, — сказал он.
— Ты ни капельки не виноват, милый, — сказала она. — Я уже много лет мешаю тебе. Другой бы на твоем месте давным-давно бросил меня. И никто бы его не осудил. — Она криво улыбнулась.
— Может, нам подождать, пока мы не вернемся домой, в Америку… — начал он, хотя чувствовал, что тяжкий груз сваливается у него с плеч.
— Я предпочитаю поговорить сегодня, — возразила она, впрочем не слишком настойчиво. — Я весь день думала о нас, больше недели я не брала в рот ни капли спиртного, и в таком здравом уме и твердой памяти, как сейчас, я, наверное, никогда больше не буду. Неужели тебе не интересно узнать, о чем я думаю?
— Мне не хотелось бы, чтобы ты потом жалела о сказанном.
— Жалела! — Она неловко взмахнула рукой, словно отгоняя осу. — Я всегда жалею о сказанном. И почти всегда о сделанном. Послушай внимательно, милый. Я алкоголичка. Я себя ненавижу, но я алкоголичка и такой останусь навсегда. Вылечиться от этого невозможно.
— До сих пор мы не очень старались, — сказал он. — В тех заведениях, где ты была, по-видимому, недостаточно внимательно к тебе подошли. Существуют другие клиники, в которых…
— Можешь отправить меня в любую клинику в Америке, — сказала она. — Пусть любой психиатр копается в моих снах. Пусть мне дают антабус, от которого меня рвет до изнеможения. Все равно я буду пить. И орать на тебя как мегера, и позорить тебя… Помнишь, как я это делала, и не раз… Буду просить прощения и снова делать то же самое, буду садиться за руль пьяная и подвергать опасности жизнь моей дочери, буду, ничего не помня, искать новую бутылку, и так до тех пор, пока не умру в один прекрасный день. Хорошо бы он наступил поскорее, потому что у меня не хватает духу покончить с собой, и за это я тоже ненавижу себя…
— Прошу тебя, Джин, не говори так, — сказал он. Он встал и подошел к ней, но она отступила, словно боясь его прикосновения.
— Сейчас я не пьяная, — сказала она, — я не пила уже больше недели, поэтому давай воспользуемся этим прекрасным, неожиданным моментом, посмотрим на вещи трезво и сделаем трезвые, на удивление всему свету, выводы. Я уеду куда-нибудь подальше, с глаз долой, например в Мексику. Достаточно далеко, а? В Испанию? Знаешь, я ведь говорю по-испански. В Швейцарию? Там, мне сказали, есть необыкновенные больницы, где за два-три месяца добиваются отличных результатов.
— Хорошо, — согласился он. — Уезжай периодически на два-три месяца. Независимо от того, разведемся мы или нет.
— И не будем делать вид, что я в состоянии работать. — Ничто не могло остановить этот монотонный голос — голос человека, одержимого навязчивой идеей. — Правда, благодаря покойному папочке я могу жить, ни в чем себе не отказывая, даже расточительно. Только помоги мне перевести капитал на имя Инид и оформить опеку, потому что вдруг я буду пьяная, а мне повстречается какой-нибудь красавчик итальянец, который захочет хитростью выманить у меня все мое состояние. А чтобы ты не терзался из-за того, что пренебрег мною и отпустил одну бродить по этому темному и опасному миру, я найму какую-нибудь славную, полную сил молодую женщину, которая составит мне компанию и будет рядом, когда я напьюсь до бесчувствия… Или найдет мне, когда нужно, мужчину.
— Замолчи! Хватит! — перебил он.
— Не сердись, милый мой пуританин, — засмеялась она. — Истина в том, мой дорогой, что я устала бороться. Даже солдаты армии конфедератов и те в конце концов сдались. Я не способна больше маневрировать. Дошла до своего Аппоматокса. Как видишь, кое-что я еще помню. Я в отчаянии. Я больше не могу сражаться. Не могу бороться с тобой, с алкоголем, с чувством вины и с нашим браком, что бы это слово ни значило сейчас для нас обоих. Время от времени, когда я буду в нормальном состоянии, я буду появляться в сопровождении моей компаньонки и навещать Инид. Тебе не обязательно при этом присутствовать. Сегодня, пожалуйста, ничего не говори, но утром, когда будешь сажать меня в самолет, помни, что я предложила, и восхищайся моим самоотречением. Соглашайся, пока я не передумала, не то я всю жизнь буду висеть камнем у тебя на шее.
— Послушай, — начал он, — когда ты уедешь отсюда, вырвешься из этой мрачной атмосферы, ты…
— Между нами говоря, мы и твою жизнь вконец испоганили, — продолжала она. — А ты ведь не молодеешь. Ты не должен сидеть перед камином и глядеть в огонь еще пятьдесят лет, ты должен действовать. Скажи сегодняшнему дню спасибо. Хватайся за мое предложение. Неизвестно, долго ли оно останется в силе. А сейчас я знаю: у тебя был длинный и трудный день, ты хочешь побриться, принять горячий душ, переодеться, выпить мартини и поужинать. Пока ты будешь мыться, я закажу тебе мартини. Не бойся, до приезда в Нью-Йорк я и капли в рот не возьму. У меня бывают приливы сверхчеловеческой силы воли. А потом, пожалуйста, пригласи меня поужинать. Мы будем вдвоем, только ты и я, и будем говорить о разных вещах, например о том, как тебе жить дальше, где должна учиться Инид, на какой женщине тебе в конце концов следует жениться и с кем ты спишь здесь на Лазурном берегу. А когда уже станет поздно и мы оба устанем, мы вернемся в наш прекрасный, безумно дорогой номер в отеле и ты позволишь мне лечь с тобой в твою постель, потому что завтра я улетаю в Америку, а ты, пока погода не испортилась, останешься здесь распутывать те узлы, что я навязала.
