— Одновременно намекая, что, если я не пойду вам навстречу, меня ждут большие неприятности? — сказал он.
— Именно так, дружок, — ответила она. — И пока будешь на работе, поразмысли над всем этим.
— Обязательно. — Он встал. — Мне пора.
— К обеду я зайду за тобой, — пообещала она.
— Я так и понял, — усмехнулся он и вышел.
Первая половина дня прошла как в тумане. Проверяя путевые листы, предписания, накладные, ордера, Билли принимал одно решение за другим, всесторонне их обдумывал, отвергал, принимал новые и их тоже отвергал по зрелом размышлении. Трижды он брался за телефон, чтобы позвонить полковнику, рассказать ему обо всем, попросить совета, помощи, но тут же опускал трубку на рычаг. Он просмотрел расписание самолетов, решил сходить в банк получить деньги по дядиному чеку и ночным самолетом улететь в Нью-Йорк. В Вашингтоне он пойдет в ЦРУ, объяснит, в какой попал переплет, и, провожаемый восхищенными взглядами, засадит Монику за решетку. Восхищенными ли? А может, сотрудники ЦРУ, поднаторевшие в убийствах, организации подпольной борьбы, свержении правительств, поздравят его, а в душе будут презирать за трусость? Или еще хуже — превратят в двойного агента, прикажут вернуться в Брюссель, вступить в банду, к которой принадлежит Моника, и еженедельно докладывать о ее действиях? И он правда хочет засадить Монику за решетку? Даже сегодня утром он, честно говоря, не мог бы утверждать, что не любит ее. Любит? А что такое любовь? С большинством женщин ему было скучно. Как правило, после близости с женщиной он спешил встать и уйти домой. С Моникой же все было по-другому. Такого наслаждения он никогда еще не испытывал, и, какими бы жаркими ни были их объятия ночью, он с вожделением ждал возможности лечь с ней в постель и днем.
Он не хочет умирать. Он знал это, как знал и то, что не хочет расставаться с Моникой. И было нечто возбуждающее, глубоко волнующее в мысли о том, что у него хватит смелости ночью спать с женщиной, которая, как ему известно, способна отдать приказ о его казни в полдень.
Во что превратится его жизнь, если он скажет ей: «Я с вами»? Придется вести двойное существование? Играть с полковником в теннис и, услышав поблизости шум взрыва, думать, что ты сам его подготовил? Пройти мимо банка дяди Рудольфа и тайком положить на его порог бомбу, которая взорвется утром перед открытием? Познакомиться с мечущимися из страны в страну фанатиками — в учебниках по истории о них, быть может, напишут как о героях, а пока что они убивают людей с помощью яда и голыми руками; они посвятят его в свои тайны и помогут забыть, что он всего сто шестьдесят восемь сантиметров ростом.
Он так и не позвонил полковнику, не получил деньги по чеку, не договорился насчет грузовика и не поехал в аэропорт.
Все утро он провел в каком-то оцепенении, и, когда полковник позвонил ему и пригласил в пять тридцать на игру, он сказал: «Есть, сэр, приду непременно», хотя отчетливо понимал, что к тому времени его уже может не быть в живых.
Выйдя из гаража, он обнаружил, что она ждет его у ворот. На сей раз она была причесана, и это его обрадовало, потому что все поглядывали на них понимающе — хотя и скрывали усмешку из уважения к начальству, — а ему было бы неприятно, если бы его подчиненные решили, что он связался с какой-то неряхой.
— Ну? — спросила она.
— Пошли обедать, — вместо ответа сказал он.
Он повел ее в дорогой ресторан, куда, как он знал, вряд ли пойдут его сослуживцы, даже если им надоела еда в американской столовой. Он чувствовал себя более уверенно там, где кругом хрустящие скатерти, цветы на столиках, внимательные официанты, где нет и намека на крушение мира, на помешанных заговорщиков, на рушащиеся пирамиды. Он сделал заказ для них обоих. А она прикинулась, будто ее вовсе не интересует, что она будет есть, даже не взяла меню в руки. Он злобно усмехнулся про себя, зная причину ее нежелания посмотреть меню. Чтобы прочитать названия блюд, ей пришлось бы надеть очки с толстыми линзами, а она стеснялась показываться в общественном месте с такими очками на носу. Но когда еду принесли, она ела с гораздо большим аппетитом, нежели он. Интересно, как ей удается сохранять фигуру?
За обедом они негромко и спокойно беседовали о погоде, об открывающейся на следующий день конференции, в которой ей предстояло участвовать в качестве переводчицы, о его встрече с полковником на корте в пять тридцать, о приезжающем в Брюссель театре, спектакли которого ей хотелось посмотреть. Об их утреннем разговоре не было сказано ни слова, и, только когда принесли кофе, она спросила:
— Так что же ты решил?
— Ничего, — ответил он. В уютном ресторане было не просто тепло, а жарко, но его снова затрясло. — Утром я отправил чек обратно дяде.
— Разве это не решение? — холодно улыбнулась она.
— В известной мере, — согласился он. Он лгал. Чек лежал у него в бумажнике. Он не собирался ничего такого говорить. Слова вырвались сами собой, словно у него в голове нажали кнопку. Но теперь, произнеся их, он понял, что в самом деле отправит чек назад, поблагодарит дядю и объяснит, что его финансовые дела неожиданно улучшились и в данный момент он не нуждается в помощи. Зато удобнее будет обратиться к Рудольфу в другой раз, когда действительно они ему позарез понадобятся.
— Ладно, — спокойно сказала она. — Если ты боишься, что твои деньги могут засечь, я тебя понимаю. — Она пожала плечами. — Не так уж это важно. Добудем деньги в другом месте. А как насчет грузовика?
— Я пока этим не занимался.
— У тебя еще есть вся вторая половина дня.
— Я ничего не решил.
— Не беда, — сказала она. — Притворись, что ничего не видишь, и все.
— Этого я тоже не собираюсь делать, — сказал он. — Я должен как следует подумать, прежде чем на что-то решиться. Если твои друзья задумают меня убить, — добавил он со злостью, но не повышая голоса, потому что к ним подходил официант с кофейником в руках, — передай им, что я буду вооружен. — Ему довелось однажды поупражняться с пистолетом. Он научился разбирать его и собирать, но в стрельбе по мишени выбил очень мало очков. Перестрелка в коррале, только в брюссельском! — подумал он. Кто там играл? Джон Уэйн? Интересно, как бы поступил на моем месте Джон Уэйн? Он засмеялся.
— Чего ты смеешься? — рассердилась она.
— Вспомнил один старый фильм, — ответил он.
— Да, пожалуйста, — сказала она по-французски официанту, который выжидающе стоял над ней с серебряным кофейником в руках. Официант наполнил их чашки.
— Можешь оставить пистолет дома, — криво усмехнулась она, когда официант ушел. — Никто в тебя стрелять не собирается. Ты не стоишь и одного патрона.
— Приятно слышать, — поклонился он.
— Интересно, тебя что-нибудь трогает? Производит на тебя впечатление?
— К следующей нашей встрече я приготовлю целый список и передам тебе. Если встреча состоится.
— Состоится, — сказала она.
