— И что ты ему скажешь? — забеспокоилась Ида.
— Для начала несколько слов — невежливых, но зато чистой правды.
— Ты с ума сошла! — воскликнула Ида. — В каких бы отношениях вы ни были, помни: он твой босс.
— Ида, тебе никогда не говорили, что у тебя патологическое уважение к начальству?
— Вовсе не патологическое, — обиделась Ида.
— А какое? Непомерное, подхалимское, восторженное?
— Самое обычное, если тебе уж так хочется знать. И давай забудем на время обо мне. Что ты собираешься ему сказать?
— Что картина, над которой мы работаем, — дрянь. Но это будет только увертюра, — ответила Гретхен.
— Прошу тебя, Гретхен… — Ида протянула руки, словно пытаясь удержать ее от ложного шага.
— Пора кому-нибудь купить тебе кольца, — заметила Гретхен. — У тебя красивые руки, и кольца их только бы украсили. Если мы не найдем этого негодяя Кинселлу, тогда, может, потратим остаток дня на поиски колец.
Ида встревоженно огляделась. Ресторан был уже почти полон, и рядом с ними сидели двое мужчин.
— Тебя могут услышать.
— Пусть слушают, — пожала плечами Гретхен. — Умное слово всем на пользу.
У столика вновь появился официант и принялся ловко разделывать утку. Вино было в ведерке со льдом.
— Мне без маслин, — сказала Ида. — Положите их все этой даме.
Гретхен с восхищением смотрела, как умело официант делит утку на порции.
— Держу пари, что вот он не пьет во время работы, — заметила она. Все знали, что за Кинселлой водится подобная слабость.
— Тсс, — остановила ее Ида и улыбнулась официанту, словно прося извинения за свою эксцентричную приятельницу.
— Пьете? — спросила Гретхен у официанта.
— Нет, мэм, — ответил официант. — Но не отказался бы, если бы угостили, — усмехнулся он.
— Утром первым делом пошлю вам бутылку, — пообещала Гретхен.
— Гретхен, — сказала Ида, — я тебя никогда такой не видела. Что на тебя нашло?
— Бунт, — ответила Гретхен. — Я взбунтовалась. — Она попробовала утку, с удовольствием причмокнула и отпила большой глоток вина.
— На твоем месте, — заметила Ида, отщипывая маленькие кусочки, — я не стала бы этого делать в субботу или воскресенье.
— Бунт нельзя откладывать. Таков девиз нашей семьи, — сказала Гретхен. — Особенно в выходные дни. В понедельник утром нелегко бунтовать. К этому следует готовиться целую неделю.
— Кинселла никогда не простит тебе, — заметила Ида.
— А после увертюры, — продолжала Гретхен, не обращая внимания на слова Иды, — мы перейдем к самой опере. Я скажу ему, что согласилась работать над этой дрянью, которую он стряпает, только ради того, чтобы спать с ним.
— Гретхен, — с упреком воскликнула Ида, — ты же говорила мне, что любишь его! — Ей, старой деве, любовь представлялась чем-то необыкновенным.
— Когда-то любила, — согласилась Гретхен.
— Он жутко разозлится.
— Это мне и нужно, — сказала Гретхен. — А затем я объясню ему, что прочитала сценарий, который он велел вернуть агенту, и что, по-моему, это оригинальное, умное произведение, чересчур хорошее для таких, как он. Но поскольку он единственный режиссер, с которым я в данный момент нахожусь, можно считать, в сожительстве, и, несомненно, единственный из близко знакомых мне режиссеров, который может под одно свое имя получить деньги на постановку фильма, я скажу ему, что если у него еще сохранился разум, которым природа наградила его от рождения, то он завтра же купит этот сценарий — хотя бы просто потому, что об этом прошу я.
— Ты же знаешь, что он откажет, — сказала Ида.
— Возможно.
— И тогда как ты поступишь? Расплачешься и будешь просить прощения?
Гретхен посмотрела на нее с удивлением. Сарказмом Ида никогда не отличалась. Значит, разговор этот ее по-настоящему взволновал.
— Ида, милая, — ласково сказала Гретхен, — не нужно так нервничать. Ведь это мне, а не тебе придется воевать.
— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — ответила Ида.
— Бывает, что их не избежать. Сейчас как раз такой случай. Ты спросила меня, что я буду делать, если он откажется.
— Когда он откажется.
— Я скажу ему, что немедленно ухожу из его группы.
— Но у тебя же контракт! — воскликнула Ида.
— Пусть подает на меня в суд. Может заодно потребовать, чтобы меня заставили вернуться к нему в постель.
— Тебе известно, что, если ты уйдешь, я тоже уйду, — сказала Ида, и голос ее задрожал от сдержанной гордости.
— На войне, — сурово заметила Гретхен, — порой приходится жертвовать солдатами.
— Но это не война, — возразила Ида, — а всего лишь кинофильм, каких тысячи.
— Вот именно, — сказала Гретхен. — Я не хочу всю жизнь работать над фильмами, каких тысячи. — Она увидела, что ласковые темные глаза Иды наполняются слезами и она вот-вот зарыдает. — Ты вовсе не обязана расплачиваться за мои поступки, Ида, — сказала она, — тебе незачем уходить вместе со мной.
— Не будем больше об этом говорить, — сказала Ида.
— Ладно, — согласилась Гретхен. — Значит, вопрос закрыт. А теперь займись уткой. Ты ничего не съела. Тебе не нравится?
— Очень… нравится, — всхлипнула Ида.
Некоторое время они ели молча. Гретхен подлила себе вина. По тому, как исказилось пухлое и мягкое, точно у ребенка, лицо Иды, она поняла, что та с трудом сдерживает слезы, и на секунду пожалела, что заставила Иду прочитать сценарий и обременила ее своими проблемами. Но она знала абсолютную честность и взыскательный вкус Иды и должна была услышать от нее подтверждение своей оценки. Без этого Гретхен никогда бы не рискнула выступить против Кинселлы. А Эвансу Кинселле суждено пережить нелегкие минуты, угрюмо размышляла она. Если он, конечно, дома.
Наконец Ида заговорила.
— Я считаю, — сказала она почти робко, — что можно поступить и по-другому. Ты ведь не обязана действовать в открытую, правда?
— Вероятно. Однако действовать скрытно я, к сожалению, не очень умею.
— Да уж, — усмехнулась Ида. — Но, может, на этот раз ты послушаешься меня. Мы обе знаем, что он ни за что не согласится. Особенно если ты начнешь с ним спорить.
— Откуда ты его так хорошо знаешь? — с шутливой подозрительностью спросила Гретхен. — Не завели ли вы роман у меня за спиной?
Ида громко рассмеялась.
— Как можно! — сказала она. — Ведь он другой веры.
Они обе засмеялись. Затем лицо Иды стало серьезным.
— Я предлагаю вот что: закончи монтаж картины.
