Они молча смотрели друг на друга; за стеклами очков ее ясные мокрые глаза казались еще больше; она робко ему улыбнулась. Он нежно притянул ее к себе и поцеловал. Она прильнула к нему. Губы у нее были удивительно мягкие — он и не представлял себе, что бывают такие губы. Наконец она его оттолкнула. Слезы ее высохли.
— Так вот, значит, что надо делать, чтобы тебя поцеловали, — засмеялась она.
Внизу у входной двери раздался звонок. Она вскочила.
— Это мой кавалер. Займи его, я приведу себя в порядок. Он археолог.
И она скрылась в ванной.
В дверь постучали, и Уэсли пошел открывать. Перед ним стоял высокий худощавый молодой человек с куполообразным лбом и в очках в стальной оправе.
— Здравствуйте, — сказал молодой человек. — Элис дома?
— Она будет готова через минуту, — ответил Уэсли, закрывая за ним дверь. — Я должен вас развлекать, пока она не соберется. Моя фамилия Джордах. Я — ее двоюродный брат.
— Робинсон, — представился молодой человек. Они пожали друг другу руки.
Чем бы его развлечь, подумал Уэсли.
— Хотите послушать радио? — спросил он.
— Не особенно. Разрешите присесть?
— Конечно.
Робинсон сел, скрестив длинные ноги, и достал из кармана сигареты.
— Курите? — спросил он, протягивая Уэсли пачку.
— Нет, спасибо. — Робинсон закурил. О чем говорят с человеком, который занимается археологией? — Я был во Франции и видел там кое-какие развалины, — начал Уэсли в надежде завязать разговор. — Амфитеатры в Ниме и Арле и тому подобное.
— Да? — сказал Робинсон, выдыхая дым. — Очень интересно.
Интересно! Интересно, останется ли он таким равнодушным, если ему сказать, что как раз перед его приходом Уэсли поцеловал Элис Ларкин — девушку, с которой у этого типа сегодня свидание, — на том самом месте, где он сейчас сидит, а перед тем довел ее до слез. С чувством снисходительного превосходства он поглядывал на долговязого парня в мешковатых брюках и пестром твидовом пиджаке с кожаными заплатами на локтях — хотя, может, именно так одеваются все археологи и, может, такая униформа обеспечивает уважение в их кругу.
— А где вы копали? — внезапно спросил он.
— Главным образом в Сирии. И немного в Турции.
— И что вы нашли?
— В основном черепки.
— Понятно.
— Вас интересует археология?
— Умеренно.
Наступило молчание; Уэсли показалось, что Робинсон скучает.
— А как выглядит Сирия?
— Мрачная страна. Мрачная и красивая. Вам следует там когда-нибудь побывать.
— Я тоже так считаю, — согласился Уэсли.
— А в какой колледж вы поступаете?
— Я пока еще не принял окончательного решения.
— Я бы на вашем месте поступил в Стэнфорд. Конечно, если удастся. Поразительные там люди.
— Я это учту.
Робинсон, близоруко сощурившись, взглянул на него сквозь очки.
— Значит, вы двоюродный брат Элис?
— Да.
— Не знал, что у нее есть двоюродный брат. Где вы живете?
— В Индианаполисе, — не раздумывая ответил Уэсли.
— Жуткий город. А что вы делаете в Нью-Йорке?
— Приехал навестить Элис.
— Понятно. И где же вы остановились?
— Здесь, — ответил Уэсли, чувствуя себя так, словно теперь он сам превратился в объект раскопок.
— Да? — Робинсон мрачно оглядел маленькую комнатку. — Немного тесновато.
— Нет, ничего.
— Хотя, конечно, удобно: рядом Линкольн-центр и все остальное. — Робинсон явно приуныл. — А где вы спите?
— На диване.
Робинсон потушил сигарету и закурил другую.
— Да-а, — протянул он подавленно. — Я полагаю… Двоюродные…
В комнату вошла Элис, свежая как бутон. Она сменила очки на контактные линзы, чтобы, как она не раз говорила Уэсли, отправляясь на свидания, не выглядеть канцелярской крысой рядом со своими кавалерами.
— Ну, — спросила она весело, — вы тут приятно поболтали?
— Неплохо, — мрачно отозвался Робинсон, вставая. — Уже поздно. Нам пора.
Элис, видно, не очень везет, подумал Уэсли, если лучше Робинсона ей ничего не удалось найти. Всю жизнь копается в черепках. Вот было бы ему сейчас двадцать семь лет! Хорошо, что он не услышит, как Элис будет объяснять археологу, какие они двоюродные брат и сестра.
— Уэсли, — сказала Элис, — в холодильнике два сандвича с мясом и пиво, если проголодаешься. Да, совсем забыла: через Национальный союз моряков я нашла адрес и телефон человека, которого ты ищешь, мистера Ренвея, он плавал с твоим отцом. Я звонила ему сегодня, и он сказал, что с удовольствием с тобой встретится. Когда он не уходит в море, он живет у брата, тут рядом, на Девяностых улицах. По телефону он был исключительно вежлив. Ты сходишь к нему? Он завтра целый день дома.
— Не знаю, какое у меня завтра будет настроение, — не очень любезно отозвался он, и Элис укоризненно на него взглянула.
Робинсон подал Элис пальто и уже в дверях сказал:
— Не забудьте про Стэнфорд.
— Не забуду, — ответил Уэсли, подозревая, что Робинсон так настаивает на Стэнфорде только из-за того, что этот университет за три тысячи миль от Элис Ларкин.
Накрывшись одеялом, он заснул на диване и проснулся от шепота за дверью, совершенно не понимая, который час. Затем послышался звук вставляемого в замок ключа, и Элис одна тихо вошла в комнату. Он почувствовал, что она на него смотрит, но не открыл глаз, притворяясь спящим. Она вздохнула и отошла. Дверь ее комнаты закрылась, а немного погодя раздался стук пишущей машинки.
Интересно, что ей было от меня нужно? — подумал он, снова засыпая.
Калвин Ренвей напоминал Кролика Дуайера: невысокого роста, сухой и узкий в кости, с резко обозначенными мышцами рук и кожей почти такого же кофейного цвета, как у Кролика, когда тот все лето работал на солнце.
— Сегодня у нас радостный день, — сказал он, здороваясь с Уэсли в дверях дома своего брата; чувствовалось, что мягкий голос его звучит всегда вот так же учтиво. — В гости пришел сын Тома Джордаха. Входи, мальчик, входи. Дама, которая говорила со мной по телефону, сказала, что ты обязательно придешь. — Он провел Уэсли в гостиную и придвинул ему самое большое кресло. — Устраивайся, мальчик, поудобнее. Принести тебе пива? Полдень уже прошел, самое время выпить пивка.
— Нет, спасибо, мистер Ренвей.
— Называй меня просто Калвин, — сказал Ренвей. — Ну и удивился же я, когда эта дама позвонила и сказала, что ты меня ищешь… Столько лет я твоего отца не видел… Плаваешь с человеком, — который уже для тебя больше чем просто приятель, а потом каждый идет своим путем, как корабли в море, так сказать… и вдруг к тебе приходит молодой человек… ах ты, господи, как время-то летит… Я никогда не был женат, и сына у меня, к сожалению, нет, жизнь моряка — это один порт за другим, ухаживать за женщинами некогда, а тех, которые и так готовы за тебя выскочить, — он весело засмеялся, сверкнув белыми зубами, — тебе не хотелось бы видеть матерью своих детей: будешь потом всю жизнь гадать, отец ты им или нет. Понятно, о чем я говорю? По поводу тебя-то никаких сомнений быть не может. Сразу видно — сын Тома Джордаха. Да, сэр. Держу пари, отец гордится тобой…
