— Если что, Билли?
— Если мы кое во что не вмешаемся. Это не телефонный разговор.
— Завтра я буду в Париже.
— Слава богу! — сказал Билли. — Это самое приятное, что я мог услышать.
Он устало лег на кровать и через минуту уже крепко спал.
9
— А теперь, Билли, — сказал Рудольф, когда они свернули на автостраду, ведущую из аэропорта в Париж, — объясни мне, в чем дело.
— Дело в Уэсли, — сказал Билли, осторожно ведя машину. Шел дождь, и огни вечернего потока машин отражались на мокрой поверхности дороги. — Он сейчас на юге Франции, разыскивает убийцу.
Рудольф сдвинул шляпу на затылок и провел рукой по лбу, словно прогоняя боль.
— Откуда ты знаешь? — глухим голосом спросил он.
— Он сам рассказал. Мы подружились в Испании. Мы жили в одном номере. Когда он спал, можно было подумать, что он лежит в одиночном окопе, а вокруг все ближе и ближе рвутся снаряды. Я понял: парня что-то гложет. В конце концов я спросил его, и он мне все рассказал.
— Ты считаешь, он говорил серьезно?
— Конечно, серьезно. Он не из тех, кто шутит. Он даже в теннис играет так, что смотреть жутко. Я таких никогда еще не встречал, даже среди бывалых мужчин.
— А он в своем уме?
— Во всем, кроме этого.
— Почему ты не остался с ним? — осуждающе спросил Рудольф.
— Ну… — смущенно протянул Билли. — Это вторая половина истории. Я обещал ему помочь.
— Как?
Билли неловко заерзал на сиденье и перехватил руль.
— Обещал принять в этом участие и придумать что-нибудь такое, чтобы нас не поймали. Учитывая мою военную подготовку и тому подобное.
— Ну а ты-то в своем уме? — резко спросил Рудольф.
— Я всегда считал, что да.
— И ты действительно собирался выполнить свое обещание?
— Даже не знаю. Одного его я, конечно, не брошу. Вы разговариваете со мной, словно полицейский, который допрашивает заключенного.
Рудольф безнадежно махнул рукой.
— Два идиота. Два молодых дурака с одного дерева.
— Это у нас семейное, — сказал обиженно Билли. — Добро пожаловать, дядюшка, в страну дураков, в ее европейское отделение.
— А почему ты сидишь в Париже, когда он там затевает черт знает что? — Рудольф злился все больше.
— Я сказал ему, что в Париже у меня есть пистолет с глушителем, и обещал его привезти.
— И он у тебя в самом деле есть?
— Да.
— Чем, черт подери, ты тут занимался последние годы?
Билли опять неловко заерзал на сиденье.
— Я предпочел бы об этом не говорить. Лучше и для вас… да и для меня… если вы не будете знать.
Рудольф сделал глубокий вдох, затем шумно выдохнул.
— Тебя разыскивает полиция?
— Нет. Мне по крайней мере об этом неизвестно, — сказал Билли, довольный тем, что сидит за рулем и не видит выражения дядиного лица.
Рудольф устало провел рукой по небритой щеке.
— Тебе придется отдать этот пистолет мне.
— Но я обещал Уэсли привезти его через пару дней.
— Послушай, Билли, — сказал Рудольф, стараясь говорить спокойно, — ты ведь сказал, что тебе нужна помощь. Я вылетел первым же самолетом. Ты будешь делать то, что я говорю, или… — Он замолчал.
— Или что?
— Пока еще не знаю. Где сейчас Уэсли?
— В Сен-Тропезе. Мы договорились, что я сообщу ему телеграммой свой парижский адрес, он мне позвонит, и мы условимся, где и когда встретимся на юге.
— Так ты послал телеграмму?
— Сегодня утром.
— Зачем ты так спешил? Почему нельзя было дождаться моего приезда? Пожалуй, было бы лучше, чтобы он не знал, где тебя найти.
— Он и так относится ко мне с подозрением, — защищался Билли. — А если я его обману, он плюнет на меня и займется этим в одиночку.
— Может быть, ты и прав. Он уже звонил?
— Нет еще.
— Отлично. Когда позвонит, не говори, что я здесь. Скажи, что тебе не удалось достать этот проклятый пистолет, что это оказалось не так просто, как ты думал.
— И что это даст?
— А то, что у меня будет время придумать какой-то выход, — сердито сказал Рудольф. — И тебе тоже не мешало бы пошевелить мозгами. А теперь помолчи, пожалуйста. После перелета мне хочется несколько минут спокойно посидеть с закрытыми глазами — а вдруг нас с тобой осенит какая-нибудь мысль.
В отеле, прежде чем расстаться, Рудольф сказал:
— Не забудь: завтра пистолет должен быть у меня. И еще одно: чтоб Уэсли его даже не видел.
— Тогда он возьмет нож или дубинку, а то и с голыми руками пойдет. Вы его просто не знаете, — возразил Билли.
— Не знаю, и очень плохо, что начинаю узнавать его именно теперь.
— Послушайте, — сказал Билли, — если вам не хочется впутываться в это дело, я постараюсь справиться сам. Можете считать, что я вам ничего не говорил.
Рудольф задумчиво посмотрел на Билли, словно прикидывая, что его ждет, если он согласится с этим предложением, затем покачал головой.
— Наверно, разыскивать Дановича должен был я. Давным-давно. Только до сегодняшнего вечера мне это не приходило в голову. Нет, считать, что ты мне ничего не говорил, — не решение вопроса. Спокойной ночи. Билли. Если ночью у тебя возникнут идеи, позвони мне. Хорошо поспать все равно вряд ли удастся.
Он снова несколько раз провел рукой по лицу и медленно, тяжелой походкой направился к лифту.
Я ни разу не подумал о его возрасте, упрекнул себя Билли, когда дверца лифта закрылась.
Утром они позавтракали вместе. Лицо у Рудольфа было усталое, под глазами мешки, он ел молча и чашку за чашкой пил кофе.
— Сегодня ты заберешь… этот предмет, — проговорил он наконец, — и отдашь его мне.
— Вы уверены, что хотите… — начал Билли.
— Единственное, в чем я уверен, — огрызнулся Рудольф, — это в том, что не желаю слушать от тебя никаких возражений.
— Ладно, подчиняюсь. — Он произнес эти слова с большим облегчением: ответственность за принятие решения теперь лежала не только на его плечах.
В зал вошел портье и по-французски обратился к Билли:
— Вас просят к телефону в холле, мистер Эббот.
— Спасибо. — Билли поднялся. — Это, наверно, он. Больше никто не знает, что я здесь.
— Будь осторожен и не говори лишнего. Постарайся, чтобы все звучало правдоподобно.
