Клеопатра застыла в невероятном напряжении. В такой день и в таком месте каждая ссора, всякий шум в передней царя могли иметь роковой решающий исход.
Эвергет это также хорошо понимал и с серповидным мечом в руке, знаком его царского достоинства, направился к дверям.
Но не успел он сделать еще нескольких шагов, как в покой ворвался Эвлеус, бледный как смерть, и крикнул своему повелителю:
— Убийца нас обманул! Корнелий жив и требует, чтобы его допустили к тебе!
Оружие выпало из рук царя. Неподвижно он простоял одно мгновение, смотря в пространство, но в следующее он уже оправился и вскричал громовым голосом:
— Кто осмелился препятствовать войти ко мне моему другу, Публию Корнелию Сципиону? Здесь оставайся, Эвлеус, негодяй, мерзавец! Первая жалоба, которую я выслушаю как царь обоих Египтов, будет обвинение, которое этот муж, твой враг, а мой друг, намеревается бросить тебе в лицо. Пожалуй, добро пожаловать в день моего рождения, благородный друг!
Эти слова относились к Публию, который в белой, падавшей красивыми складками римской тоге, с величавым спокойствием входил в покой. В правой руке он держал запечатанный свиток и, почтительно склонясь перед Клеопатрой, казалось, не заметил протянутых ему навстречу рук царя.
Тогда Эвергет с царским достоинством скрестил руки на груди и сказал:
— Мне очень жаль, но твое поздравление мне приходится слышать последним.
— Твои чувства изменились, — возразил Публий, выпрямляя свой стройный стан. — В послушных пособниках у тебя нет недостатка. В эту ночь ты твердо надеялся принять мое поздравление только в царстве теней.
— Вчера моя сестра, — сказал, пожимая плечами, царь, — хвалила твою простую точную речь, сегодня же ты говоришь загадками, как египетский гадатель.
— Загадки предназначаются для тебя, и их нетрудно разгадать, — холодно произнес Публий и указал рукой на Эвлеуса. — Змеи, которыми вы повелеваете, располагают сильным ядом и острыми зубами, но на этот раз они ошиблись и вместо гостя их царя послали в Гадес одного бедного отшельника Сераписа.
— Твои загадки становятся все труднее, — воскликнул царь, — и я не дорос до их понимания! Прошу тебя говорить яснее или объяснить их смысл.
— Потом, — проговорил Публий, — эти вещи касаются меня лично, а я здесь по поручению римского сената, которому служу. Сегодня прибудет посол республики Ювенций Тальена, и это предписание сената назначает меня заместителем до его прибытия.
Эвергет взял запечатанный свиток, поданный ему Публием. Пока царь читал, опять открылась дверь и на пороге показался с пылающим лицом и спутанными волосами Гиеракс.
— Он в наших руках, — воскликнул Гиеракс, еще не войдя в комнату. — Он упал с лошади у Гелиополиса.
— Филометр! — вскрикнула Клеопатра и бросилась к Гиераксу. — Он упал с лошади? Вы его умертвили?
В этих словах звучала такая боль, такой ужас, что полководец сострадательно ее успокаивал:
— Успокойся, высокая госпожа, рана на лбу твоего супруга не опасна. В большом зале храма солнца враги перевязали ему рану и позволили мне принести его сюда на носилках.
Не дослушав Гиеракса, царица бросилась к двери, но Эвергет заступил ей дорогу и приказал со свойственной ему решительностью, исключающей всякое противоречие:
— Ты останешься здесь, пока я сам тебя не проведу к нему. Я желаю, чтобы вы оба находились вблизи меня.
— Чтобы ты мог разными мучениями заставить нас отказаться от трона! — вскричала Клеопатра. — Сегодня твое счастье, мы твои пленники.
— Ты свободна, высокая царица, — перебил римлянин дрожавшую женщину. — И я требую освободить царя Филометра именем сената, на основании данного мне полномочия.
Кровь бросилась в лицо Эвергета. Красные шары запрыгали перед его глазами при этих словах Публия, и он, почти заикаясь, проговорил:
— Попилий Лена очертил круг моему умершему дяде Антиоху и угрожал ему гневом Рима, если он переступит за черту этого круга. Ты желал бы превзойти твоего смелого соотечественника, род которого не так знатен, как твой, но я, я…
— Ты можешь воспротивиться воле Рима, — перебил Публий сухо и жестко, — но если ты на это осмелишься, то от меня теперь зависит решение Рима. Я здесь от имени сената, который, стремясь оберегать договоры и вырвать это царство у сирийцев, обязывает меня и твоего брата разделить управление. Переменить здесь случившееся не в моей власти, но я обязан, конечно, указать Риму на возможность отдать каждому из вас то, что следует по договору, признанному республикой. Все вопросы, которые относятся к этому договору, решает Рим, а на мне лежит обязанность не препятствовать обиженному предстать перед своими защитниками. Именем сената требую я, Эвергет, отпустить царя Филометра, твоего брата, и царицу Клеопатру, твою сестру, туда, куда они пожелают.
Глубоко дыша, в бессильной злобе, Эвергет судорожно сжимал кулаки, избегая взгляда Корнелия, с холодным спокойствием ожидавшего его ответа. Потом царь, проведя руками по своим волосам и тряхнув головой, заговорил:
— Благодари сенат и скажи ему, что я знаю, чем мы ему обязаны, и удивляюсь его глубокой мудрости, которая предпочитает разделенный Египет соединенному в одних сильных руках. Филометр свободен и ты, Клеопатра, тоже!
На мгновение он замолчал, потом, смеясь, крикнул царице:
— Тебя, сестра, нежное сердце, конечно, влечет на крыльях любви к раненому супругу!
Бледные щеки Клеопатры ярко вспыхнули во время речи римлянина, и, не обращая внимания на жестокие, насмешливые слова брата, она гордо пошла к двери. Проходя мимо Публия, она сказала с прощальным мановением красивой руки:
— Мы благодарны сенату.
Публий низко поклонился, но она, не оглядываясь, вышла из покоев.
— Ты забыла твой веер и детей! — крикнул ей вслед Эвергет, однако царица не слыхала этих слов. За порогом ее покинула наружная сдержанность, и, схватившись за голову, она бросилась вниз по лестнице, точно преследуемая врагами.
Когда шаги Клеопатры замолкли, Эвергет обратился к Корнелию:
— Так как ты исполнил свою обязанность, то теперь прошу тебя объяснить мне значение тех темных слов, которые относились не к правителю, а к человеку Эвергету. Если я тебя понял верно, ты думаешь, что здесь покушались на твою жизнь и вместо тебя умертвили странного старика, посвятившего себя Серапису.
— Да, по твоему приказанию и твоего помощника, Эвлеуса, — холодно ответил Публий.
— Подойди сюда, евнух! — загремел царь дрожавшему царедворцу и посмотрел ему в глаза ужасным угрожающим взглядом. — Ты подкупил убийц, чтобы погубить моего друга, этого благородного гостя нашего дома, который грозил вывести на чистую воду твои позорные дела?
— Помилуй! — застонал евнух, падая перед царем на колени.
— Он сознается в ужасном преступлении! — вскричал царь Эвергет и, коснувшись рукой пояса своего стонавшего сообщника, приказал Гиераксу немедленно передать его страже и публично повесить на высоких воротах царской крепости.
