— По-моему, так оно и есть, — сказал Сэм.
— Ну хорошо, — согласилась Дана. — Ручная так ручная.
Объявили посадку.
— Ну вот, — сказал Сэм. — Вам пора.
Он проводил их до таможни.
— Удачи вам, — сказал Сэм и посмотрел на нее с такой нежностью, что Дана и сама вдруг поверила: все у них будет хорошо.
— Спасибо. И еще спасибо, что выручил нас.
Он нерешительно шагнул к ней и обнял. Объятие было кратким, но Дане показалось, что сила его рук способна защитить ее. Обернувшись к племянницам, она взглянула на их насупленные лица.
— Идемте, девочки. Франция ждет нас.
Дана, чувствуя на себе взгляд Сэма, повела девочек за собой. Они отстояли очередь, поставили вещи на ленточный транспортер. Пока их просвечивали рентгеном, Дана с племянницами проходили через металлодетектор. Вот и еще один шаг к Франции, к ее мастерской.
Она помахала Сэму в последний раз и тут увидела, что таможенник открывает чемодан Куинн.
— Что-то не так? — спросила Дана.
Куинн побледнела и кинулась к чемодану.
— Не трогайте! — крикнула она.
— Может быть, ты объяснишь, что там? — спросила охранница.
— Не смейте это трогать!
Таможенники осматривали металлическую урну, которую они достали из чемодана Куинн, а Дана подошла к племяннице и обняла ее.
— Куинни, детка моя, — сказала она. — Все в порядке. Не переживай.
— Мама… папа… — выдохнула Куинн.
— Бабушка, когда об этом узнает, тебя убьет, — сказала Элли.
— Мы не были готовы… мы не были готовы развеять прах по ветру. Не могла же я оставить его…
— Прах? — нахмурилась охранница. — Вы имеете в виду останки?
— Будьте добры, отдайте это мне, — попросила Дана.
Забрав урну, Дана передала ее Куинн, и девочка крепко прижала ее к груди. По ее щекам текли слезы.
— Проходите, — сказала охранница.
Дана, схватив сумку и взяв за руки племянниц, вдруг услышала голос Сэма:
— Я здесь, Дана!
Он стоял у загородки, широко раскинув руки.
— Тетя Дана, мы не в ту сторону идем, — сказала Элли.
А Куинн только всхлипывала и прижимала к груди урну.
Дана не могла вымолвить ни слова. Молча посмотрев на племянниц, она пошла навстречу веренице пассажиров, направлявшихся на посадку.
— Мы на самолет опоздаем, — сказала Элли.
— По-моему, это твоя тетя и имела в виду, — сказал Сэм, когда они вышли из-за загородки.
Элли тихонько ойкнула, а Дана крепко обняла Куинн. И в тот же миг поняла, что с жизнью свободной художницы покончено.
Сэм повез Дану с девочками обратно домой. Небо еще было светлым, но на дорогу ложились густые тени.
— Почему ты передумала? — спросил он Дану.
— Из-за Куинн, — прошептала Дана. — Когда они открыли ее чемодан, у нее был такой взгляд…
— Но вас же пропустили.
— Да.
— Так почему ты изменила решение?
Дана уставилась в окошко. Уже темнело, и из леса к дороге выходили олени.
— Потому что поняла: ей нужно остаться здесь, в родительском доме.
Сэм покосился на Дану. Она широко раскрытыми глазами смотрела куда-то вдаль. Элегантная стрижка, в каштановых волосах пробивается легкая проседь. Черные брюки, пиджак — настоящая художница, отправляющаяся в Европу.
Он откашлялся. Ему необходимо было задать еще один вопрос — он не хотел ее мучить, просто пытался разобраться.
— А почему ты решила, что сможешь?
— Потому что Лили могла, — шепнула Дана.
— Лили?
— Лили занималась девочками, а я — только собой. Я думала, что не сумею жить в Хаббардз-Пойнте, в доме Лили. Думала, получится приучить их к той жизни, которую вела я. Дети, они ведь легче привыкают. Но когда я увидела глаза Куинн…
Сэм кивнул.
Дана с матерью долго сидели и пили чай, а девочки играли во дворе. В машине они выспались и теперь носились туда-сюда, рисовали фонариками узоры в ночном небе.
— Как только вы уехали, я обнаружила, что урны нет, — рассказывала Марта. — Впрочем, это не важно. Важно то, что ты здесь. И девочки здесь. Смотри, сколько звезд высыпало. Лето будет замечательное.
— Замечательное! — подхватила Элли, услышав последнее слово. — А Сэм мне нравится! — крикнула она, продолжая носиться кругами по двору.
— Сэм-Сэм-Сэм, океанограф, мэм! — запела Куинн.
— Да, — вздохнула Марта. — Очень милый молодой человек. Спасибо ему, что привез вас обратно. Я безмерно счастлива, что вы не сели в самолет.
— Пожалуй, и я этому рада, — сказала Дана.
Ранним утром в Хаббардз-Пойнте всегда прохладно. Дане, собравшейся насыпать зерна в птичью кормушку и полить грядку с травами, пришлось надеть свитер. Она ходила по двору и слушала, как просыпается Пойнт, как галдят на берегу чайки и крачки. Элли сидела на ступеньках, ела хлопья и тихонько мурлыкала что-то себе под нос. Куинн, как и все четыре предыдущих утра после их несостоявшегося отъезда, молча отправилась на Литл-Бич смотреть, как восходит солнце.
Урна с прахом вернулась на свое место на каминной полке. Мать переехала к себе. Элли не расставалась с Кимбой ни на минуту. Куинн почти весь день проводила в лесу или на берегу. Дана думала о своих картинах и о том, когда же ей удастся съездить во Францию.
Они с девочками обучались правилам совместной жизни и старались вести себя как обычно, хотя никакого «как обычно» быть еще не могло.
Дом, в котором прошло детство Даны, стал за эти годы домом Лили. В комоде лежали ее простыни и ее полотенца. В кухонных шкафчиках стояли ее кастрюли и сковородки.
Лили в отличие от Даны не захотела менять путь, обозначенный с детства. Семейная жизнь, домашние хлопоты, муж и дети. Искусство — занятие эгоистичное: Дана всегда должна была следовать велениям своей музы.
Она встречалась с мужчинами, с удовольствием общалась с ними, иногда вступала в более тесные отношения. Но потом на нее накатывало вдохновение, она ночь напролет стояла у мольберта и искала нужный оттенок синего, а потом весь день отсыпалась, не ехала на пикник или на морскую прогулку, пропускала ужин с заказчиком или визит к родителям возлюбленного. Никакой мужчина не мог такого понять.
Пока не появился Джонатан.
Поначалу он вел себя так, что у нее и мыслей не возникало об интимных отношениях. Он смотрел, как она работает, говорил, какая она потрясающая художница, да к тому же самая красивая женщина во всей Франции. На Моник, позировавшую Дане, он и не глядел. Только на Дану.
