«О, прошу прощения». Она быстро встала, запихивая толстую
брошюру в сумочку.
«Ничего».
Она набросила на себя легкое пальто, смотря на меня своими
карими глазами. «Нет, – сказала она. – Вы совсем не радикал. Ну а теперь вы
себя чувствуете более… умиротворенно? Я правильно подобрала слово?»
«Вполне подходяще, – сказал я. – Это слово мне нравится.
Скажите миссис Дэвидсон, чтобы она выписала талон на следующее посещение. Я
хочу вас видеть в начале следующего месяца».
«Ваша миссис Дэвидсон меня не одобряет».
«Я уверен, что это не так. – Но я никогда не умел врать, и
теплота, возникшая между нами, сразу же испарилась. Я не провожал ее до двери
моего кабинета. – Мисс Стенсфилд?»
Она обернулась и застыла в ожидании вопроса.
«Вы собираетесь оставить ребенка?»
Она окинула меня взглядом, потом улыбнулась той загадочной
улыбкой, секрет которой знаю только беременные женщины. «О, да», – услышал я в
ответ, и она ушла.
До конца этого дня я занимался похожими друг на друга
случаями пищевого отравления, ожогов кипятком, вытаскивал кусок металла из
глаза и дал направление на госпитализацию моему старому пациенту, у которого, я
уверен, была раковая опухоль. Я совершенно позабыл о Сандре Стенсфилд. Элла
Дэвидсон напомнила мне о ней, заметив:
«Возможно, она вовсе и не потаскушка».
Я оторвал взгляд от карточки моего последнего пациента. Я
изучал ее, ощущая раздражение, которое чувствует большинство врачей,
оказавшихся не в силах помочь больному. Мне пришла в голову мысль, что вместо
всех этих колонок «Сумма к оплате», «Оплачено полностью» или «Пациент
переведен», я должен был бы написать «Ордер на смерть». Наверное, с черепом и
костями вверху, как на бутылках с ядом.
«Простите?»
«Я о вашей мисс Джейн Смит. Она сделала удивительную вещь
сегодня утром после того, как записалась на прием. Поза миссис Дэвидсон давала
недвусмысленно понять, что эту вещь она одобряла.
«И что же она сделала?»
«Когда я дала ей талон на посещение, она попросила
подсчитать ее расходы, все до единого. Включая роды и пребывание в больнице».
Это действительно вызывало удивление. Не забывайте, что речь
идет о 1935 годе, а мисс Стенсфилд, похоже, была предоставлена самой себе. Жила
ли она в достатке? Сомневаюсь. Ее платье, туфли и перчатки были красивыми, но
она не носила ювелирных украшений, и к тому же, ее шляпка явно уже вышла из
моды.
«И вы сделали, что она просила?:
Мисс Дэвидсон посмотрела на меня так, словно я лишился
чувств. «Конечно же, я сделала это! И она заплатила всю сумму. Наличными». Это
обстоятельство, по-видимому, больше всего поразило миссис Дэвидсон (самым
приятным образом, несомненно), но только не меня. Единственное, чего не смогут
делать все Джейн Смит этого мира, так это выписывать чеки. «Она вытащила из
сумки бумажник, открыла его и отсчитала деньги прямо на моем столе, – продолжала
миссис Дэвидсон. – Затем убрала рецепт туда, где лежали деньги, положила
бумажник в сумочку и попрощалась. Совсем неплохо, если подумать о том, как
иногда мы вынуждены бегать за их так называемыми „респектабельными“ милостями,
чтобы она заплатили по счету!»
По непонятной причине я почувствовал себя огорченным. Я не
был доволен тем, что Сандра Стенсфилд сделала это, вызвав такую радость у
миссис Дэвидсон, как и не был доволен самим собой. Сам не знаю, почему. Что-то
во всем этом заставляло меня почувствовать собственную неполноценность.
«Но не могла же она заплатить за пребывание в больнице, ведь
так?» -спросил я. В конечном счете, это не имело никакого значения, но мне
нужно за что-нибудь зацепиться, чтобы дать выход охватившему меня чувству
огорчения. «Разве можно сказать заранее, сколько времени ей придется пролежать
в больнице. Или вы читаете будущее, Элла?»
«Я ей говорила то же самое, но она спросила, сколько времени
в среднем находятся в больнице женщины при отсутствии каких-либо осложнений. Я
сказала, что шесть дней, разве нет?»
Я был вынужден признать, что это так.
«Она сказала, что заплатит за шесть дней, а если ей придется
пролежать дольше, то она внесет дополнительную плату. Но если…»
«Если меньше, то мы можем возместить ей лишние расходы», –
утомленно закончил я. Я подумал: «Черт бы побрал этих женщин». И тут же
рассмеялся. У нее есть голова на плечах. Невозможно это отрицать. И неплохая
голова. Миссис Дэвидсон позволила себе улыбнуться… и если я в какой-то момент,
особенно сейчас, когда нахожусь в старческом маразме, начинаю верить, что знаю
все о людях, которые меня окружают, то пытаюсь вспомнить эту улыбку. До того
дня я готов был поклясться жизнью, что никогда не увижу, как миссис Дэвидсон,
одна из самых лучших «правильных» женщин, которых я когда-либо знал, улыбается
при мысли о девушке, забеременевшей не в замужестве.
«Голова на плечах? Может быть, доктор. Но она знает свои
умственные способности, это уж точно».
Прошел месяц, и мисс Стенсфилд пришла вновь в назначенное ей
время, просто возникнув из этого удивительного человеческого потока, каким был
и есть Нью-Йорк. На ней было надето голубое платье, которое выглядело довольно
оригинально, хотя и явно было выбрано среди множества ему подобных. Ее туфельки
не очень подходили к нему – это была та же коричневая пара, в которой она
приходила в последний раз.
Я тщательно осмотрел ее и счел, что все идет нормально. Я
сказал ей об этом, и она осталась довольна.
«Я нашла витамины, которые нужно принимать во время
беременности».
«В самом деле? Превосходно».
Ее глаза озорно сверкнули: «Аптекарь предостерегал меня от
их употребления».
«Избави меня Бог от этих порошковых дел мастеров – сказал я,
и она прыснула в ладошку. Это был жест ребенка, покоряющий своей
непроизвольностью. – Я еще не встречал аптекарей, которые не были бы
неудавшимися врачами. И республиканцами. Эти витамины – пока еще в новинку, и к
ним относятся с подозрением. Вы последовали его совету?» «Нет, только вашему.
Вы же мой врач».
«Благодарю».
«Не за что. – Она посмотрела прямо мне в глаза, уже не
хихикая. -Доктор, когда по мне станет заметно?»
«Не раньше августа, я думаю. Или сентября, если вы будете
носить… гм, широкие одежды».
«Спасибо». Она взяла свою сумочку, но не встала сразу, чтобы
уйти. Я подумал, что она хочет поговорить, но не знает, как и с чего начать.
«Вы ведь работаете, правда?» Она кивнула. «Да, я работаю».
«Могу я просить, где? Если вы считаете, что я не должен…»
Она засмеялась, но каким-то ломанным, невеселым смехом. «В
универсальном магазине. Где же еще незамужняя женщина может работать в городе?
Я продаю духи толстым леди, которые смачивают свои волосы, а затем накручивают
на тонкие бигуди».
