Насколько мне известно, он и теперь на свободе. Мы с Энди
часто смеялись на тему этого грандиозного побега, и когда услышали об угоне
аэроплана, из которого один парень ухитрился выпрыгнуть с парашютом, Энди готов
был биться об заклад, что настоящее имя этого малого – Сид Недью.
– И наверняка он прихватил с собой пригоршню известковой
пыли на счастье, – говорил Энди. – Везучий сукин сын!
Но вы понимаете, что такие случаи, как Сид Недью с тем
приятелем, который спокойно ушел с картофельного поля, очень редки. Столько
счастливых совпадений должны предшествовать такой удачной попытке, а такой
человек, как Энди, не может ждать десятки лет, пока предоставится шанс.
Возможно, вы помните, я упоминал парня по имени Хенлей
Бакус, бригадира в прачечной. Он пришел в Шоушенк в 1922 году и умер в тюремном
лазарете тридцать один год спустя. Побеги и попытки к побегу были его хобби.
Возможно потому, что он никогда не пытался проделать этого сам. Он вывалит
перед вами сотню различных схем, все совершенно сумасшедшие, и все рано или
поздно были кем-то испробованы в Шоушенке. Мне больше всего нравилась байка о
Бивере Моррисоне, который в подвале фабрики попробовал из каких-то отходов
смастерить глайдер. Эта штука действительно должна была летать: он пользовался
чертежами из старой книжки под названием «Занимательные технические опыты для
юношества». В соответствии с рассказом, Морисон построил глайдер, и его не
обнаружили. Только он, к сожалению, обнаружил, что в подвале нет дверей таких
размеров, через которые можно вывести проклятую штуковину наружу.
И таких историй Хенлей знал две дюжины, не меньше. Однажды
он говорил мне, что за время его пребывания в Шоушенке он слышал более чем о
четырехстах попытках бежать из тюрьмы. Только подумайте об этой цифре –
четыреста попыток! Это выходит по двенадцать целых девять десятых на каждый
год, который провел в нашей тюрьме Хендлей Бакус. Можно основывать клуб «лучший
побег месяца». Конечно, большинство из них были совершенно непродуманными и
идиотскими и заканчивались примерно так: охранник хватает за руку какого-нибудь
беднягу и вопрошает: «Куда это ты собрался, кретин, мать твою так?!»
Хендлей сказал, что классифицирует как серьезные чуть более
шестидесяти попыток. И он включает сюда знаменитое дело тридцать седьмого года,
когда строился новый административный корпус, и четырнадцать заключенных
сбежали, воспользовавшись плохо запертым оборудованием. Весь южный Майн впал в
панику по поводу четырнадцати «жутких уголовников», большинство из которых были
до смерти напуганы и имели какие-то соображения, куда им теперь податься, не
более чем кролик, выскочивший вдруг на оживленную трассу под свет фар бешено
несущихся машин. Никто из четырнадцати не смог уйти. Двое были застрелены –
жителями, а не полицией и не персоналом тюрьмы – и ни один не ушел.
Сколько побегов происходило между 1937 годом, когда я попал
в Шоушенк, и тем октябрьским днем, когда мы говорили о Зихуантанезо? Складывая
свою информацию с информацией Хендлея, я полагаю, что десять. Десять вполне
успешных. Но я предполагаю, что не меньше половины из этих десяти теперь сидят
в других заведениях типа Шоушенка. Потому что к неволе привыкаешь. Когда у
человека отнимают свободу и приучают его жить в клетке, он теряет способность
мыслить как прежде.» Он как тот самый кролик, испуганно вжимающийся в асфальт,
по которому несутся машины. Чаще всего эти ребята заваливаются на каком-нибудь
небрежно сработанном деле, у которого не было ни шанса на успех… И все почему?
Потому, что они просто хотят за решетку, туда, где надежнее
и спокойнее.
Энди таким не был, а вот я был. Идея увидеть Тихий океан
звучала прекрасно, но действительно оказаться там… Эта мысль меня до смерти
пугала.
В любом случае, в день того разговора о Мехико и Питере
Стивенсе я поверил, что у Энди есть план побега. Я молил Бога, чтобы он был
осторожен, если это так. И все равно я не стал бы биться об заклад, что у него
большие шансы на успех. Нортон пристально следил за Энди, не спуская с него
глаз. Энди для него не был обыкновенным двуногим существом с номером на спине,
как другие заключенные. У Энди были мозги, которые Нортон хотел использовать, и
дух, который он хотел сломить.
Если за тюремными стенами в свободном мире где-то есть
честные политики, то наверняка есть и честные охранники в тюрьме. И они не
покупаются. Но ведь встречаются среди охраны и ребята с другими взглядами на
жизнь, и если у вас достаточно здравого смысла и денег, кто-нибудь вовремя
закроет глаза – и успех вашего побега обеспечен. Не стану говорить, что никто
никогда не пользовался таким способом. Но он был явно не для Энди: бдительность
Нортона была известна всем охранникам, и собственная шкура и работа были им все
же дороги.
Никто не собирался посылать Энди в группе, задействованной в
программе «Путь к искуплению», куда-либо за ограду Шоушенка. По крайней мере,
пока списки групп подписывал Нортон. И Энди не был таким человеком, который мог
бы воспользоваться способом Сида Недью.
Был бы я на его месте, мысль о ключе бесконечно угнетала бы
меня. Каждую ночь я едва ли мог бы сомкнуть глаза и видел бы кошмарные сны.
Бакстон менее чем в тридцати милях от Шоушенка. Так близко и в то же время так
далеко!
Я оставался при своем мнении, что лучше всего пригласить
адвоката и требовать пересмотра дела. Хоть как-то вырваться из под контроля
Нортона. Возможно, Томми Вильямсу действительно заткнули рот этой чертовой
отпускной программой. Но я не уверен. Скорее всего, крутой мужик из адвокатуры
Миссисипи, поработав немного, сумеет Томми расколоть. И вряд ли ему придется
слишком долго трудиться: мальчик был искренне привязан к Энди. Неоднократно я
приводил все доводы, снова и снова повторял, что это лучший шанс на успех, а
Энди только улыбался, говоря, что он над этим подумает.
Как выяснилось, он много над чем думал в те дни… В 1975 году
Энди Дюфресн сбежал из Шоушенка. Его не вернули, и я уверен, этого никогда не
произойдет. Да и вряд ли сейчас где-нибудь существует такой Энди Дюфресн. Но я
более чем уверен, что в Зихуантанезо живет человек по имени Питер Стивене.
Владелец небольшого отеля на тихоокеанском побережье.
Двенадцатого марта 1975 года двери камер в пятом блоке
открылись в шесть часов тридцать минут утра, как каждое утро, кроме
воскресенья. Как обычно, заключенные вышли в коридор, двери камер гулко
захлопнулись за их спинами, а затем, выстроившись по двое, заключенные пошли к
дверям блока. Там два охранника должны сосчитать своих подопечных, прежде чем
отправить их в столовую на скромный завтрак, состоящий из овсянки,
яичницы-болтуньи и жирного бекона.
Все шло как обычно, пока охранники не окончили счет.
Двадцать шесть человек вместо двадцати семи. Заключенные пятого блока были
отправлены на завтрак, а о случившемся сообщили капитану охраны.
Капитан, в общем-то неглупый и славный малый по имени Ричард
Ганьяр, и его ублюдский ассистент Дейв Беркс зашли в пятый блок, открыли двери
камер и медленно пошли по коридору, держа наготове дубинки и пистолеты. В таких
случаях, когда кого-то недосчитались, обычно обнаруживается какой-нибудь
бедняга, заболевший так тяжко, что он не может подняться на ноги. Реже
оказывается, что кто-нибудь умер или покончил жизнь самоубийством.
