– Лично я не вижу причин, почему бы мне сейчас же не
позвонить в полицию и не рассказать, какую чудовищную напраслину тут на меня
возводят. А ты видишь? Только отвечай быстро, мальчик. Телефон в прихожей.
Представляю, как тебя выпорет отец. Неделю будешь подкладывать под себя
подушечку.
– Мои родители всегда были против порки. Телесные наказания
не решают проблемы, а только усугубляют ее. – Внезапно глаза Тодда заблестели.
– А вы их пороли? Женщин? Раздевали их догола и…
Дюссандер издал какой-то сдавленный звук и направился в
прихожую.
– Я бы не советовал, – произнес Тодд ледяным голосом.
Дюссандер повернулся. Он заговорил четко и размеренно. Если
что и смазывало эффект, так это отсутствие вставной челюсти.
– Еще раз, последний, повторяю: меня зовут Артур Денкер.
Артуром, кстати, отец меня назвал в честь Конан-Дойля, чьи рассказы приводили
его в восхищение. Я никогда не был Дюзандером, или Гиммлером, или Дедом
Морозом. В войну я был лейтенантом запаса. Я никогда не принадлежал к
нацистской партии. Мое участие в боевых действиях ограничилось тремя неделями
боев в Берлине. Не скрою, в конце тридцатых, еще в первом браке, я
симпатизировал Гитлеру. Он покончил с депрессией и в каком-то смысле
восстановил нашу национальную гордость, которую мы потеряли в результате
унизительного и бесчестного Версальского мира. Тогда, в тридцатых, он казался мне
великим человеком. Он и был по-своему великим. Но под конец он безусловно
свихнулся – посылать в бой несуществующие армии по указке звездочета! Отравить
Блонди, свою любимую собаку! Поступки безумца. Они все обезумели – заставляли
собственных детей глотать капсулы с ядом и при этом распевали «Хорст Вессель».
Второго мая сорок пятого года мой полк сдался американцам. Помню, как солдат по
фамилии Хакермейер угостил меня шоколадом. Я даже заплакал. Меня поместили в
лагерь для интернированных в Эссене. К нам хорошо относились. Мы следили за
Нюрнбергским процессом по радио, и когда Геринг покончил с собой, я обменял
американские сигареты на бутылку шнапса и напился на радостях. После
освобождения я устроился на завод «Эссен Мотор» – ставил колеса на автомобили. В
шестьдесят третьем вышел на пенсию и вскоре переехал в Соединенные Штаты. Это
была мечта моей жизни. В шестьдесят седьмом я получил гражданство. С тех пор я
американец. Голосую на выборах. Никакого Буэнос-Айреса. Никакой торговли
наркотиками. И Западного Берлина не было. И Кубы… А теперь иди, иначе я звоню в
полицию.
Тодд не двигался с места. Старик вышел в прихожую, снял
трубку. Тодд словно застыл возле настольной лампы.
Дюссандер начал набирать номер. Тодд не отрываясь смотрел на
него, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. После четвертой цифры Дюссандер
обернулся и встретился с ним взглядом. Вдруг плечи старика поникли. Он положил
трубку на рычаг.
– Как ты узнал?
– Много труда и чуть-чуть удачи, – скромно ответил Тодд,
озаряя собеседника дружелюбной улыбкой. – У меня есть друг, Хэролд Пеглер, но
вообще-то все его зовут Лис. У него нюх. Мы, когда играем в бейсбол, ставим его
на вторую базу. А у отца Лиса не гараж, а клад. Горы журналов, и все про войну.
Фотографии фрицев, в смысле немецких солдат, и япошек, пытающих разных женщин.
Статьи про концлагеря. Я от всего этого прямо балдею.
– Что ты от них… балдеешь? – Дюссандер оторопело смотрел на
него, потирая ладонью щеку. Звук был такой, будто он проходился по ней
наждачной бумагой.
– Ну да. В смысле ловлю кайф. Получаю удовольствие.
«Это может произойти совершенно для вас неожиданно, –
разглагольствовала миссис Андерсон, учившая их в пятом классе. – Вы столкнетесь
с чем-то новым и вдруг поймете: вот он, мой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС. Это все равно что
повернуть ключ в замке. Или в первый раз влюбиться. Вот почему, дети, так важен
День выбора профессии – в этот день вы, может быть, найдете главный интерес в
своей жизни». Тогда Тодд отнесся к словам миссис Андерсон как к полной
галиматье, но много позже, в гараже у Лиса, ему вспомнились эти слова, и он
подумал, что она была, возможно, не так уж далека от истины. Он переворачивал
страницы старых слежавшихся журналов, и от смешанного чувства отвращения и
непреодолимого любопытства у него разболелась голова, глаза же от напряжения
начали слезиться, но он продолжал читать, и вдруг из текста под фотографией
усеянного трупами места под названием Дахау на него выскочила цифра: 6 000 000
Он подумал: тут что-то напутали, кто-то по ошибке прибавил один-два нуля, во
всем Лос-Анджелесе живет вдвое меньше людей! Но вот другой журнал, и вновь эта
цифра: 6 000 000. Голова разболелась пуще прежнего. Во рту пересохло. Как в
тумане он услышал, что Лису пора идти ужинать. Тодд спросил, можно ли ему пока
почитать в гараже. Лис удивленно взглянул на него и сказал: «Валяй!». И Тодд
снова с головой ушел в старые журналы, пока в конце концов мать до него не
докричалась.
ЭТО ВСЕ РАВНО ЧТО ПОВЕРНУТЬ КЛЮЧ В ЗАМКЕ…
В журналах говорилось, как это ужасно – все, что творили
немцы. Но слова о том, как это было ужасно, терялись среди рекламы,
предлагавшей немецкие финки, и ремни, и каски бок о бок с заговорной травой и
чудо-средством для восстановления волос. Рекламировались флаги со свастикой, и
пистолет «люгер», и игра под названием «Танковая атака», в которой участвовали
немецкие «пантеры», а рядом печатались уроки правильного ведения
корреспонденции и дурацкие советы: «Хотите разбогатеть – продавайте специальные
тапочки для лифта». Да, везде говорилось, как это было ужасно, однако
создавалось впечатление, что все же не стоит по такому поводу огород городить.
ИЛИ В ПЕРВЫЙ РАЗ ВЛЮБИТЬСЯ…
Снова вспомнились слова миссис Андерсон. Она оказалась
права. Он нашел в жизни свой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС.
… Дюссандер долго смотрел на Тодда. Затем пересек гостиную и
тяжело опустился в кресло-качалку. И снова вглядывался в Тодда, пытаясь что-то
разгадать в чуть отрешенном, чуть ностальгическом выражении его лица.
– Ну вот, – словно очнулся Тодд. – Началось с журналов,
только я тогда подумал, что там половина фактов – липа. И я пошел в библиотеку.
Сначала эта поганка не хотела ничего мне давать, у них такую литературу выдают
только взрослым. Но я сказал, что мне надо для школы. Если для школы, они
обязаны выдавать. А эта – сразу звонить отцу. – В глазах Тодда вспыхнуло
презрение. – Испугалась, поганка, что он не в курсе, видали!
– А он был в курсе?
– Ясное дело. Чем раньше, говорит отец, дети познают жизнь,
тем лучше… и хорошее, и плохое. Тогда они будут во всеоружии. Жизнь, говорит
он, это тигр, и его нужно ухватить за хвост, а не знаешь его повадки, так он
слопает тебя в два счета.
– М-м-м, – неопределенно промычал Дюссандер.
– И мама считает так же.
– М-м-м, – опять промычал Дюссандер, точно его ударили по
голове и он пока не может сообразить, где находится.
