– Короче, у них там этой литературы навалом. И, знаете, она
пользуется большим спросом. Картинок, правда, поменьше, чем в журналах у отца
Лиса, зато чернухи хватает. Стулья с таким сиденьем, утыканным шипами. Золотые
коронки, вырванные плоскогубцами. Отравляющий газ, который вдруг пускали из
душа вместо воды. – Тодд тряхнул головой. – Вы, конечно, все были шизанутые,
тут и думать нечего.
– Как ты сказал?.. Чернуха? – с трудом выдавил из себя
Дюссандер.
– Я даже написал реферат, – увлеченно продолжал Тодд, – и
знаете, что я за него получил? Пять с плюсом. Пришлось, конечно, попотеть… Все
эти авторы, они так пишут… ну, вроде как эта писанина у них весь сон отбила, и
чтобы, значит, и мы не спали, а то еще те ужасы опять повторятся. Я тоже
написал в таком духе, и вот результат! – Лицо Тодда озарила торжествующая
улыбка.
Дюссандер делал затяжку за затяжкой. Кончик сигареты
подрагивал. Он выпустил из носа дым и вдруг закашлялся по-стариковски.
– Вы знали Ильзу Кох? – спросил Тодд.
– Ильзу Кох? – едва слышно переспросил Дюссандер. И после
паузы сказал: – Да, я знал ее.
– Она была красивая? – оживился Тодд. – Я имею в виду… – Он
изобразил в воздухе подобие песочных часов.
– Разве ты не видел ее фотографий? – спросил Дюссандер. – Ты
же у нас в этом деле гурман.
– Кто я?
– Гурман. Тот, кто любит получать удовольствие… ловить кайф.
– А-а. Клевое словечко. – Угасшая было улыбка вновь
расцвела. – Еще бы не видел. Но все эти перепечатки, не мне вам говорить… –
Интонация была такая, словно их у Дюссандера была целая коллекция. –
Черно-белые, нечеткие… что вы хотите, любительские снимки. Кто тогда знал, что
это, можно сказать, история… Что, она правда была пышка?
– Толстая, мосластая, со скверной кожей. – Дюссандер
раздавил недокуренную сигарету в вазочке, наполненной бычками.
– Да-а? Надо же. – Лицо у Тодда вытянулось.
– Не все такие везучие, – раздумчиво произнес Дюссандер,
глядя на Тодда. – Увидел мою фотографию в старом журнале – и на тебе!
– Ошибаетесь, мистер Дюссандер. Не все так просто. Я долго
не верил, что вы это он, не верил, пока не увидел однажды, как вы садитесь в
автобус в своем блестящем черном дождевике…
– Вот оно что, – выдохнул Дюссандер.
– Ага. У Лиса в гараже, в одном из журналов, вы были
сфотографированы в таком же точно дождевике. И в библиотеке я раскопал книжку,
вы там в эсэсовском плаще вроде этого. Я сразу сказал себе: «Курт Дюссандер,
один к одному». Вот тут уже я сел вам на хвост…
– Что ты сделал?
– Сел на хвост. Начал следить за вами. Я, знаете, мечтаю
стать детективом, таким, как Сэм Спэйд в книжках… или как Мэнникс в
телесериале. Я принял все меры предосторожности… Показать фотографии?
– Ты меня фотографировал?!
– А то как же. У меня «Кодак», помещается в кулаке. Если
насобачиться, раздвинул пальцы – и вы в объективе. Остается нажать большим
пальцем. – На этот раз улыбка Тодда как бы говорила, что сам он оценивает свои
успехи достаточно скромно. – Поначалу, конечно, в кадр попадали одни пальцы. Но
я настырный. Если стараться вовсю – чего хочешь добьешься. Звучит занудно, но
верно.
Курт Дюссандер заметно побледнел и весь как-то усох.
– Ты что же, отдал проявлять пленку в фотоателье?
– Чего? – Тодд не сразу сообразил, а сообразив, презрительно
скривился. – Вот еще! Что я, придурок? У отца есть темная комната. Я с десяти
лет сам проявляю пленку.
Дюссандер ничего не сказал, однако спина его несколько
расслабилась и кровь снова прилила к щекам.
Тодд достал сложенный вдвое конверт из заднего кармана и
вынул из него несколько глянцевых фотографий с неровно обрезанными краями, что
доказывало их домашнее происхождение. Дюссандер разглядывал снимки с мрачной
сосредоточенностью. Вот он сидит, совершенно прямой, в автобусе у окна, в руках
у него последний роман Джеймса Миченера. Вот он ждет автобуса на Девон-авеню,
под мышкой зонтик, подбородок вздернут – ни дать ни взять премьер-министр в
зените славы. Вот он стоит в очереди под козырьком театра «Мажестик», выделяясь
среди привалившихся к стене подростков и безликих кудлатеньких домохозяек
высоким ростом и осанкой. А вот он заглядывает в свой почтовый ящик…
– Я решил вас щелкнуть, – пояснил Тодд, – хотя боялся, что
вы меня засечете. Я постарался свести риск до минимума. Снимал с
противоположной стороны улицы. Эх, мне бы телескопические линзы… – Тодд
мечтательно вздохнул.
– На всякий случай ты, конечно, заготовил дежурную фразу.
– Я бы спросил, не видели ли вы мою собаку. Короче, я
отпечатал фотографии и сравнил их вот с этими.
Он протянул Дюссандеру три ксерокопированных снимка. Старику
доводилось их видеть, и не раз. На первом он сидел в своем кабинете – начальник
концлагеря Патэн; снимок был кадрирован таким образом, чтобы остался только он
и флажок со свастикой у него на столе. Второй снимок был сделан в день призыва.
На третьем он пожимал руку Генриху Глюксу, помощнику Гиммлера.
– Я уже не сомневался, что вы – это он, вот только… из-за
ваших дурацких усов не видна была заячья губа. И тогда, чтобы окончательно
убедиться, я раздобыл вот это…
Он извлек из конверта последний листок, многократно
сложенный. Сгибы почернели от грязи, уголки пообтрепались. Это была копия
распространенной израильтянами листовки: «Разыскивается военный преступник Курт
Дюссандер». Глядя на этот листок, Дюссандер думал о неугомонных мертвецах, не
желающих спокойно лежать в земле.
– Я снял ваши отпечатки пальцев, – улыбнулся Тодд, – и
сравнил их с приведенными на этом листке.
– Врешь! – не выдержал Дюссандер. И выругался по-немецки.
– Снял, а как же. В прошлом году, на Рождество, родители
подарили мне дактилоскоп. Не игрушечный, настоящий. С порошком, с набором
щеточек для разных поверхностей и особой бумагой, чтобы снимать отпечатки. Мои
предки знают, что я хочу стать частным детективом. Про себя они, конечно,
думают, что это у меня пройдет. – Он отмахнулся от такого предположения как от
несерьезного. – В специальном пособии я прочел про линии руки и тип ладони и
участки для сличения. Называется «позиции». Для суда требуется не меньше восьми
позиций. Короче, однажды вы пошли в кино, а я посыпал порошком ваш почтовый
ящик и дверную ручку. А потом снял отпечатки. Ничего, да? Дюссандер молчал. Он
сжимал подлокотники кресла, подбородок у него так и прыгал. Тодда покоробило.
Это уже ни в какие ворота. Упырь Патэна, того гляди, заплачет! Да это все равно
как если бы обанкротилось «Шевроле» или «Макдональд» стал бы продавать икру и
трюфеля вместо сандвичей.
