– Моя бы воля…
– ТВОЯ ВОЛЯ?! – загремел Дюссандер. – Кому есть дело до
твоей воли! Плюнуть и растереть! От тебя требуется одно: осознать, в каком
положении мы оказались!
– Я осознаю, – пробормотал Тодд, до боли сжимая кулаки; он
не привык, чтобы на него кричали. Когда он их разожмет, на ладонях останутся
кровавые лунки. Могло быть и хуже, если бы в последние месяцы он постоянно не грыз
ногти.
– Вот и отлично. Тогда ты перед всеми извинишься и будешь
заниматься. Каждую свободную минуту. На переменах. В обед. После школы. В
выходные. Будешь приходить сюда и заниматься.
– Только не сюда, – живо отозвался Тодд. – Дома.
– Нет. Дома ты витаешь в облаках. Здесь, если понадобится, я
буду стоять над тобой и контролировать каждый твой шаг. Задавать вопросы.
Проверять домашние задания. Тогда я смогу соблюсти собственный интерес.
– Вы не заставите меня насильно приходить сюда.
Дюссандер отхлебнул из кружки.
– Тут ты прав. Тогда все пойдет по-старому. Ты завалишь
экзамены. Я должен буду выполнять свое обещание. Поскольку я его не выполню.
Калоша Эд позвонит твоим родителям. Выяснится, по чьей просьбе добрейший мистер
Денкер выступил в роли самозваного дедушки. Выяснится про переправленные в
табеле оценки. Выяснится…
– Хватит! Я буду приходить.
– Ты уже пришел. Начни с алгебры.
– А вот это видали! Сегодня только пятница!
– Отныне ты занимаешься каждый день, – невозмутимо возразил
Дюссандер. – Начни с алгебры.
Тодд встретился с ним взглядом на одну секунду – в следующую
секунду он уже перебирал в своем ранце учебники, – но Дюссандер успел понять
этот взгляд, в нем без труда читалось убийство. Не в переносном смысле – в
прямом. Сколько лет прошло с тех пор, как он видел подобный взгляд – тяжелый,
полный ненависти, словно бы взвешивающий все «за» и «против», – но такое не
забывается. Вероятно, подобный взгляд был у неге самого в тот день, когда перед
ним так беззащитно смуглела полоска цыплячьей шеи Тодда… Жаль, не было под
рукой зеркала.
ДА, Я ДОЛЖЕН БЛЮСТИ СОБСТВЕННЫЙ ИНТЕРЕС, повторил он про
себя, сам удивляясь этой мысли. ЕГО НЕПРИЯТНОСТИ УДАРЯТ ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПО МНЕ.
Май 1975 – Итак, – сказал Дюссандер при виде Тодда, наливая
в пивную кружку любимый свой напиток, – задержанный освобожден из-под стражи. С
каким напутствием? – Старик был в халате и шерстяных носках. В них можно
запросто поскользнуться, поду мал Тодд. Он перевел взгляд на бутылку –
Дюссандер хорошо поработал, содержимого оставалось на три пальца.
– Ни одной пары, ни одной завальной карточки, – отчитался
Тодд. – Если продолжать в том же духе, к концу четверти будут сплошные пятерки
и четверки.
– Продолжим, продолжим. За этим я как-нибудь прослежу. – Он
выпил залпом и снова налил. – Надо бы это дело отметить. – Язык у него слегка
заплетался; другой бы не заметил, но Тодду сразу было понятно, что старый
пьянчужка здорово перебрал. Значит, сегодня. Сегодня или никогда.
Тодд был само спокойствие.
– Свиньи пускай отмечают, – сказал он.
– Я жду посыльного с белугой и трюфелями, – Дюссандер сделал
вид, что пропустил выпад мальчишки мимо ушей, – но сейчас, сам знаешь, ни на
кого нельзя положиться. Не изволите ли пока закусить крэкерами с плавленым
сыром?
– Ладно. Черт с вами.
Дюссандер неловко встал, ударившись коленом о ножку стола,
и, поморщившись, заковылял к холодильнику.
– Прошу, – сказал он, ставя перед мальчиком еду. – Все
свежеотравленное. – Он осклабился беззубым ртом. Тодду не понравилось, что
старик не вставил искусственную челюсть, но он все-таки улыбнулся в ответ. –
Что это ты такой тихий? – удивился Дюссандер. – На твоем месте я бы колесом
ходил.
– Никак в себя не приду, – ответил Тодд и надкусил крэкер.
Он давно перестал отказываться в этом доме от еды. Старик скорее всего
догадался, что никакого разоблачительного письма не существует, но не станет же
он, в самом деле, травить Тодда, не будучи в этом уверен на все сто.
– О чем поговорим? – спросил Дюссандер. – Один вечер,
свободный от занятий. Ну как? – Когда старик напивался, вдруг вылезал его
акцент, который обычно раздражал Тодда. Сейчас ему было безразлично. Сейчас ему
все было безразлично. Кроме одного – спокойствия. Он посмотрел на свои руки:
нет, не дрожат.
– Мне как-то без разницы, – ответил он. – О чем хотите.
– Ну, скажем, о мыле, которое мы делали? Об экспериментах в
области гомосексуальных наклонностей? Могу рассказать, как я чудом спасся в
Берлине, куда я имел глупость приехать.
– О чем хотите, – повторил Тодд. – Мне правда без разницы.
– Ты явно не в настроении. – Дюссандер постоял в раздумье и
направился к двери, что вела в погреб. Шерстяные носки шаркали по линолеуму. –
Расскажу-ка я тебе, пожалуй, историю про старика, который боялся.
Он открыл дверь в погреб. К Тодду была обращена его спина.
Тодд неслышно встал.
– Старик боялся одного мальчика, – продолжал Дюссандер, –
ставшего, в каком-то смысле, его другом. Смышленый был мальчик. Мама про него
говорила «способный ученик», и старику уже представилась возможность убедиться
в том, какой он способный… хотя и в несколько ином разрезе.
Пока Дюссандер возился с выключателем устаревшего образца,
Тодд приближался сзади, бесшумно скользя по линолеуму, избегая мест, где могла
скрипнуть половица. Он знал эту кухню, как свою собственную. Если не лучше.
– Поначалу мальчик не был его другом. – Дюссандер кое-как
одержал верх над выключателем и с осторожностью алкоголика со стажем спустился
на одну ступеньку. – И старик поначалу сильно недолюбливал мальчика. Но
постепенно… постепенно он стал находить определенное удовольствие в его
компании, хотя до любви тут еще было далеко. – Держась рукой за поручень, он
высматривал что-то на полке. Тодд уже стоял сзади, по-прежнему сохраняя
спокойствие, – пожалуй, в эти секунды правильнее было бы сказать: ледяное
спокойствие, – и мысленно прикидывал, как он его сейчас изо всех сил толкнет в
спину. Впрочем, стоило дождаться момента, когда тот наклонится вперед.
– Старик находил удовольствие в его компании, и объяснялось
это, вероятно, чувством равенства, – вслух рассуждал Дюссандер. – Видишь ли,
жизнь одного была в руках другого. Каждый мог выдать чужой секрет. Но со
временем… со временем старик все больше убеждался в том, что ситуация меняется.
Да-да. Ситуация выходила из-под его контроля, все уже зависело от мальчика – от
его отчаяния… или сообразительности. И однажды, среди долгой бессонной ночи,
старик подумал о том, что неплохо было бы чем-то поприжать мальчика. Для
собственной безопасности.
