… Он проснулся – его всего колотило – и уставился на спящего
соседа. Черный провал рта. Не то обеззубевший тигр, не то одряхлевший боевой
слон, растерявший свои мощные бивни. Вышедший в тираж монстр.
– Боже мой, боже мой, – беззвучно шевелил губами Моррис
Хейзель. По щекам потекли слезы. – Убийца моей жены и моих детей спит со мной
рядом, о боже ж ты мой, спит со мной в одной палате…
А слезы все текли, слезы гнева и потрясения, горячие, обжигающие
слезы.
Он лежал, не в силах унять дрожи, и ждал утра, но утро не
приходило.
Дюссандера мучили кошмары.
ОНИ обрушились на проволочное ограждение. Их были тысячи,
если не миллионы. Они грудью бросились на сетку из колючей проволоки, убивавшей
током на месте, и под этим напором сетка неумолимо заваливалась. Кое-где
лопнувшая проволока уже змеилась по утрамбованной земле и плевалась голубыми
разрядами. А толпы все прибывали. Безумец фюрер, неужели он полагал, что с ЭТИМ
можно будет раз и навсегда покончить? Им несть числа, они заполонили земной
шар, и вот сейчас им нужен один человек – ОН.
– Эй! Просыпайтесь. Вы слышите меня, Дюссандер?
Просыпайтесь.
Голос, казалось ему, звучал во сне.
Немецкая речь. Конечно, это сон. Леденящий душу голос.
Скорей проснуться и стряхнуть наваждение. Усилием воли он вырвался из ночного
кошмара.
Возле его койки на стуле, повернутом задом наперед, сидел
мужчина.
– Просыпайтесь, вот так, – говорил он.
Молодой, не больше тридцати. Темные пытливые глаза за
стеклами очков в простой железной оправе. Длинные волосы. В первую секунду
Дюссандеру даже показалось, что это «его мальчик» устроил небольшой маскарад.
Незнакомец был в немодном синем костюме, явно не рассчитанном
на теплую калифорнийскую погоду. На лацкане пиджака – серебристый значок с
желтой звездой. Серебро… из него делали стилеты, которые потом вонзали в сердце
вампирам и оборотням.
– Вы это мне? – спросил Дюссандер по-немецки.
– А то кому же. Соседа вашего перевели. Ну что, окончательно
проснулись?
– Да. Но вы меня с кем-то путаете. Меня зовут Артур Денкер.
Вы, наверное, ошиблись палатой.
– Меня зовут Вайскопф. А вас – Курт Дюссандер. Бывший
комендант Патэна.
– Вы в своем уме? Я переехал в Штаты после смерти жены. А до
этого я…
– Да ладно вам, – остановили его жестом. – Сосед по палате
еще не забыл ваше лицо. Вот ЭТО лицо.
Точно из воздуха, явилась фотокарточка. Одна из тех, что
принес ему когда-то мальчик. Молодой Дюссандер в лихо заломленной фуражке за
своим рабочим столом.
Дюссандер перешел на английский. Он говорил медленно,
тщательно подбирая слова:
– Во время войны я был механиком. Мы изготавливали детали
для грузовиков, для бронированных машин… Позже для танков. Резервная часть, в
которой я находился, эпизодически участвовала в битве за Берлин. После войны я
устроился на завод «Меншлер Мотор» в Эссене, пока…
– … пока не пришла пора рвануть в Южную Америку. Со слитками
золота – вот и коронки пригодились, со слитками серебра – и драгоценная оправа
не пропала. Должен вам сказать, мистер Хейзель пережил довольно тяжелые минуты,
когда осознал, с кем он лежит в одной палате. Зато теперь на душе у него
гораздо легче. У него такое чувство, будто господь Бог в своей безграничной
милости позволил ему сломать позвоночник, с тем чтобы помочь изловить одного из
самых гнусных палачей, каких только знала история.
– Во время войны я был механиком…
– Да слышал, слышал. Первая же серьезная проверка покажет,
что вы жили по подложным документам. Вы знаете это так же хорошо, как и я. Игра
сделана.
– Мы изготовляли…
– Трупы, да. Учтите, власти оказывают нам полное содействие.
– … детали для грузовиков и бронированных машин, а позже
для…
– Не надоело еще? Может, хватит?
– Резервная часть, в которой я находился…
– Ну, как хотите. Мы еще увидимся. И очень скоро.
Вайскопф вышел из палаты. Его тень на стене, словно
помедлив, выскользнула следом. Дюссандер закрыл глаза. Можно ли верить словам,
что власти оказывают им полное содействие? Похоже на правду. Да и не все ли
равно? Так или иначе, легальным путем или нелегальным, но этот Вайскопф и
компания выцарапают его во что бы то ни стало. Когда дело касается нацистов,
они непримиримы. Когда дело касается лагерей, они фанатики. Дюссандера колотила
дрожь. Но он знал, что надо делать.
В субботу Боудены проснулись поздно. К половине десятого
мужчины уселись за стол, каждый со своим чтивом, а Моника, словно досыпая на
ходу, молча ставила перед ними омлет, сок, кофе.
Тодд читал научную фантастику, Дик штудировал журнал по
архитектуре. В прихожей шлепнулась на пол газета, опущенная в щель почтальоном.
– Принести, пап?
– Я сам.
Прежде чем развернуть газету. Дик Боуден пригубил кофе – и
тут же закашлялся.
Моника поспешила на выручку.
Тодд, отвлекшись от романа, без особого интереса наблюдал,
как Моника стучит отца по спине, но вдруг взгляд ее упал на первую страницу… и
она застыла. Глаза полезли на лоб, грозя выскочить из орбит.
– Боже милостивый! – кое-как выдавил из себя Дик Боуден.
– Так ведь это… не может быть… – Моника прикусила язык и
посмотрела на сына. – Солнышко, ты…
Отец тоже смотрел на сына.
Тодд поднялся с тревожным чувством.
– Что там?
– Мистер Денкер, – только и сказал Боуден-старший.
Тодд прочел заголовок и все понял. БЕГЛЫЙ НАЦИСТ КОНЧАЕТ
ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ В БОЛЬНИЦЕ САНТО-ДОНАТО. Ниже две фотографии бок о бок,
хорошо известные Тодду. На первой Артур Денкер был лет на шесть моложе и,
соответственно, живее. Его щелкнул какой-то уличный фотограф, и старик купил
карточку, чтобы она, чего доброго, не попала не в те руки. На второй Курт
Дюссандер в форме войск СС, в заломленной черной фуражке сидел за столом в
своем кабинете в Патэне.
Публикация первой фотографии означала, что они уже побывали
в его доме.
Тодд пробегал глазами газетный материал, строчки прыгали,
качнулся пол.
Где-то далеко-далеко крик матери:
– Дик, держи его! Это обморок!
Это слово (ОБМОРОКОБМОРОКОБМОРОК) слилось в одну тягучую
цепочку. Он смутно почувствовал, как отец подхватил его, а затем – когда уже
ничего не чувствуешь, ничего не слышишь.
