Когда допрос кончился и этот тип оставил его в покое, Тодд
вышел в сад, прихватив из дома ружейное масло и кой-какую ветошь. В гараже он
взял свой «винчестер». Устроившись поудобней на скамейке, он переломил ствол и,
то бормоча, то насвистывая мелодию, принялся тщательнейшим образом чистить
ружейный механизм. В воздухе был разлит сладковатый аромат цветов. Но вот со
смазкой покончено. С таким же успехом он мог это сделать в полной темноте.
Мысли его были далеко. Только минут через пять до него вдруг дошло, что он
зарядил винтовку. Охотиться сегодня он как будто не собирался – тогда зачем же?
Он и сам не знал.
ЗНАЕШЬ, ТОДД С МЫСА КОД, ВСЕ-ТО ТЫ ЗНАЕШЬ. ПРОСТО ПРИШЛО
ТВОЕ ВРЕМЯ. И тут к их дому подрулил желтенький «сааб». Человек, сидевший за
рулем, показался Тодду знакомым, но только когда он сделал несколько шагов ему
навстречу, в глаза бросились его небесно-голубые кеды. Привет из прошлого. К
Тодду приближался Калоша Эд собственной персоной.
– Здравствуй, Тодд. Давненько не виделись.
Тодд прислонил «винчестер» к скамейке и обворожительно
улыбнулся.
– Здравствуйте, мистер Фрэнч. Каким ветром вас занесло в
нашу глушь? – Родители твои дома?
– Да нет вроде. А вам они нужны?
– Н-нет, – сказал Эдвард Фрэнч после глубокомысленной паузы.
– Пожалуй, нет. Пожалуй, лучше нам потолковать на пару. Для начала. Вдруг ты
сумеешь мне все объяснить. Хотя я в этом сильно сомневаюсь.
Из кармана брюк он достал газетную вырезку. Тодд догадался,
что это, раньше, чем увидел; второй раз за сегодняшний день перед ним предстал
Дюссандер в двух своих ипостасях. Снимок, сделанный уличным фотографом, был
обведен чернилами. Смысл овальной рамки прочитывался сразу: Калоша Эд узнал
«дедушку» Тодда. И теперь горел желанием оповестить весь мир об этом. Родить на
свет божий маленькую пухлую сенсацию. Вот он – Калоша Эд, балабол и сукин сын,
в небесно-голубых кедах. Лучше бы в белых тапочках. Его сообщение, надо думать,
привлечет к Тодду внимание полиции…
Хотя они и так не обошли его вниманием. Теперь это яснее
ясного. До сегодняшнего дня он словно летел себе на воздушном шаре, беспечно
поглядывая вниз, но вдруг оболочку пробила стальная стрела, и теперь он
неотвратимо падает. Главная его промашка – телефонные звонки. Ах, как они его
взяли на живца. Да чего там взяли – сам набросился. ТОЧНО, ЗВОНИЛИ. ОДИН-ДВА
РАЗА В НЕДЕЛЮ. Денкер говорил с ними по-немецки. Сказал и при этом подумал
1406: путь побегают с высунутыми языками по всему югу Калифорнии, пусть поищут
недобитых нацистов. Как я их! Одного не учел – на телефонном узле они уже могли
это проверить. Он, правда, не уверен в том, что телефонный узел регистрирует
все звонки, но… взгляд у этой ищейки был какой-то подозрительный… Потом письмо.
Зачем-то ляпнул, что в дом никто не мог залезть. Этот тип наверняка подумал:
знать это может только тот, кто сам туда залезал… что он, кстати, и делал, три
раза: первый – чтобы забрать письмо, и еще два – проверить, не осталось ли чего
такого… Нет, не осталось. Эсэсовская форма исчезла. Четыре года как-никак
прошло – в какой-то момент Дюссандер, видимо, смекнул, что лучше будет от нее
избавиться.
Тодд перевел взгляд с газетной вырезки на Калошу Эда, но тот
смотрел куда-то в сторону, на улицу, как будто там могло произойти что-нибудь
необычное.
Этот тип, конечно, может его подозревать в чем-то, но из
подозрений шубы не сошьешь. Разве что всплывет нечто такое, что связывало его и
старика одной ниточкой.
Теперь всплывет, будь уверен. Потому что есть Калоша Эд.
Стоит рядом – дурак в своих дурацких кедах. И зачем такой дурак живет на свете?
Тодд потянулся к «винчестеру».
Калоша Эд и есть для них то самое недостающее звено. Все
ясно, скажут они, старик и мальчик были сообщниками. И что тогда? Тогда суд.
Отец, само собой, наймет лучших адвокатов, и те, естественно, помогут ему
выкрутиться. Улики-то все больше косвенные. К тому же он произведет благоприятное
впечатление на присяжных. Но что толку, если на дальнейшей жизни можно будет
поставить крест. Газетчики разденут его и бросят у всех на виду – точь-в-точь
как Дюссандер своих жертв в Патэне.
– Человек, изображенный на этом снимке, однажды переступил
порог моего кабинета, – вдруг заговорил Эдвард Фрэнч, поворачиваясь к Тодду, –
и назвался твоим дедушкой. Сейчас выясняется, что это давно разыскиваемый
военный преступник.
– Да, – согласился Тодд. Его лицо ничего не выражало. Это
было лило манекена.
– Как это могло произойти? – Вероятно, Эдвард Фрэнч
рассчитывал, что его вопрос будет подобен громовому раскату, однако в нем
прозвучала растерянность и еще обида, обида человека, которого ни за что ни про
что обманули. – Я тебя спрашиваю, Тодд.
– Сначала одно, потом другое, – сказал Тодд, поднимая
«винчестер». – Так и произошло. Сначала одно… потом другое. – Большим пальцем
он спустил предохранитель и вскинул винтовку. – Я понимаю, звучит глупо, но
именно так все и произошло. Ни убавить, ни прибавить.
Зрачки Калоши Эда расширились. Он попятился.
– Тодд, что ты… не надо, Тодд. Давай поговорим. Давай
обсудим и… – Обсуждайте это вместе с вонючим фрицем на том свете, – сказал Тодд
и нажал на спуск.
Вторым выстрелом он размозжил ему голову.
Калошу Эда развернуло к машине. Он слепо тыкался в закрытую
дверцу и слабеющим голосом снова и снова повторял имя дочери. Третий выстрел,
нацеленный в основание позвоночника, свалил его на землю. Он еще несколько раз
дернулся и затих.
ШКОЛЬНЫЙ НАСТАВНИК МОГ БЫ, КОНЕЧНО, УМЕРЕТЬ И ПОСПОКОЙНЕЕ,
подумал Тодд с нервным смешком. И тотчас мозг пронзило ледяной иглой. От боли
он даже зажмурился.
Когда он снова открыл глаза, ему вдруг стало так хорошо, как
не бывало много-много месяцев, а то и лет. Все тип-топ. Все в норме. Его лицо,
еще минуту назад совершенно неживое, озарила какая-то первобытная радость.
В гараже он сложил в старый рюкзак патроны, четыреста с
лишним патронов, все, что было в наличии. Когда он снова вышел в залитый
солнцем сад, глаза его горели от радостного возбуждения, а на губах блуждала
улыбка – так в предвкушении подарков улыбаются мальчишки на Рождество или в
день своего рождения. Такая улыбка обычно предвещает пальбу из ракетниц после
триумфальной победы, когда игроков выносят со стадиона на своих плечах ликующие
болельщики. С такой улыбкой уходят на войну светловолосые парни в защитных
касках.
– Я властелин мира! – выкрикнул он в высокое прозрачное небо
и вскинул над головой винтовку обеими руками. А теперь – туда, на косогор,
спускающийся к шоссе, туда, где лежит мощное дерево, словно созданное для
засады.
Снайперам удалось снять его лишь пять часов спустя, когда
почти стемнело.
Осень невинности
«Труп»
Глава 1
Наверное, в жизни каждого из нас есть что-то такое, что для
нас имеет первостепенное значение, о чем просто необходимо поведать миру, вот
только, пытаясь сделать это, мы сталкиваемся с неожиданным препятствием: то,
что нам кажется важнее всего на свете, немедленно теряет свой высокий смысл и,
облеченное в форму слов, становится каким-то мелким, будничным. Но дело ведь не
только в этом, правда? Хуже всего то, что мы окружены глухой стеной
непонимания, точнее, нежелания понять. Приоткрывая потайные уголки своей души,
мы рискуем стать объектом всеобщих насмешек и, как уже не раз бывало, наше
откровение будет гласом вопиющего в пустыне.
