Это меня уже возмутило: сейчас он был не прав. Как можно
судить о людях, совершенно их не зная? Верна же, как, впрочем, и остальных моих
друзей отец не знал абсолютно. Да он и видел-то их раз в год по обещанию, лишь
изредка сталкиваясь то с одним, то с другим на улице или же в магазине. Ну как
он может, например, обзывать Криса воришкой?! Я уже собирался все это ему
высказать, однако вовремя остановился: а вдруг он запрет меня домой? Да и в
конце концов, сейчас он вовсе не был раздосадован по-настоящему, как случалось
иногда за ужином, когда он приходил в такое бешенство, что у всех пропадал
аппетит. Сейчас он более всего напоминал уставшего от жизни человека, которому
все на свете опротивело. Ведь отцу уже было шестьдесят три, и он по-настоящему
годился мне в дедушки…
Мама у меня тоже в годах – ей уже стукнуло пятьдесят пять.
Поженившись, они решили сразу завести детей, но у мамы случился выкидыш, потом
еще два, и врач сказал ей, что и все последующие дети будут недоносками. Все
это говорилось в семье совершенно открыто и даже пережевывалось с каким-то
непонятным сладострастием: родители старались привить мне мысль о том, что
рождение мое явилось Божьим даром, за что я должен быть благодарен им и Господу
всю жизнь. Зачат я был, когда маме уже исполнилось сорок два, и она начала седеть.
Мне же почему-то не хотелось благодарить ни Господа, ни страдалицу-матушку за
свое появление на свет… Лет через пять после того, как доктор объявил, что мама
не способна иметь детей, она вдруг забеременела Деннисом. Вынашивала она его в
течение восьми месяцев, после чего он просто-таки рванулся вон из чрева. Весил
новорожденный целых восемь фунтов и, по словам отца, достиг бы пятнадцати, если
бы подождал до срока. Несколько озадаченный доктор сказал тогда: что ж, иногда
матушка-природа вводит нас в заблуждение, но теперь-то уж точно детей у вас не
будет, так что благодарите Бога за этого и на том успокойтесь. Десять лет
спустя мама забеременела мной и не только доносила меня до срока, но при родах
пришлось даже применить щипцы. Забавная у нас семейка, правда? Родителям уже
пришла пора внуков нянчить, а они заводят еще одного спиногрыза…
Они и сами понимали всю нелепость ситуации, и одного Божьего
подарочка им вполне хватило. Нельзя сказать, что я был нелюбимым сыном, и уж
конечно, они никогда меня не колотили. Просто я стал для них в некотором роде
сюрпризом, а люди после сорока, в отличие от двадцатилетних, сюрпризы, да еще
такие, жалуют не очень. Чтобы избежать еще одного, мама после моего рождения
сделала операцию, на сто процентов дающую гарантию от «даров Господних»… В
школе я понял, как мне повезло, что акушер при родах применил щипцы: родиться с
опозданием, оказывается, гораздо хуже, чем недоношенным. Яркий тому пример –
мой дружище Верн Тессио. И папа, кстати, был того же мнения.
Я полностью осознал, каково это – ощущать себя пустым
местом, когда мисс Харди уговорила меня написать сочинение по
«Человеку-невидимке». Уговаривать, по правде говоря, ей даже не пришлось: я
полагал, что речь идет о научно-фантастическом романе про забинтованного парня,
которого в одноименном фильме играл Фостер Грантс. Когда же выяснилось, что это
совершенно другая книга с тем же названием, я попытался отказаться, но
впоследствии был только рад, что мисс Харди настояла на своем. В этом
«Человеке-невидимке» главным героем был негр, которого никто вокруг не замечал,
пока он, наконец, не взбунтовался. Люди смотрели как бы сквозь него, когда он с
кем-то заговаривал, то не получал ответа, в общем, он походил на чернокожего
призрака, реально существующего, но как бы бесплотного. «Врубившись» в книгу, я
проглотил ее залпом, словно это был роман Макдональда, ведь этот тип, Ральф
Эллисон, описывал мою жизнь. Все у нас в семье крутилось вокруг Денниса, а меня
как бы и не было. «Денни, как вы вчера сыграли?», «Денни, с кем ты танцевал на
вечеринке с Сэди Хопкинс?», «Денни, как ты полагаешь, стоит нам купить ту
черную машину?» Денни, Денни, Денни… За столом я просил передать мне масло, а
папа, будто меня не слыша, говорил: «А ты уверен, Денни, что армия – твое
призвание?» «Да передайте же мне, ради Бога, масло!» А мама спрашивала Денни,
не купить ли ему новую рубашку на распродаже… В конце концов мне приходилось
тянуться самому за маслом через весь стол. Однажды (мне было девять лет) я
засомневался, слышат ли они меня вообще, и чтобы это выяснить, брякнул за
столом: «Мам, передай, пожалуйста, вон тот задрюченный салат». «Денни, –
услыхал я в ответ, – сегодня звонила тетя Грейс. Интересовалась, как идут дела
у тебя и у Гордона…»
Я не пошел на выпускной вечер Денниса (школу он, разумеется,
окончил с отличием), сказавшись больным. Упросив Ройса, старшего брата Стиви
Дарабонта, купить мне бутылку «Дикой ирландской розы», я выхлебал половину,
после чего сблевал прямо в постель. Случилось это ровно в полночь.
Согласно учебникам психологии, я должен был либо
возненавидеть старшего брата до потери пульса, либо сделать из него кумира,
стоящего на недосягаемой для меня высоте. Чушь какая… Наши с Деннисом
взаимоотношения не имели с этим ничего общего. Странно, но мы с ним чрезвычайно
редко ссорились и ни разу не подрались. А впрочем, ничего страшного: за что,
собственно, четырнадцатилетнему парню колотить четырехлетнего братишку? Тем
более, что родители слишком тряслись над Деннисом, чтобы обременять его
заботами о малыше. Обычно в семьях младшие дети пользуются большим вниманием со
стороны родителей, что и приводит к ссорам по причине зависти и ревности, у нас
же было все наоборот. Если Денни и брал меня куда-нибудь с собой, то делал это
по собственной воле. Кстати сказать, то были самые счастливые эпизоды моего
детства.
– Эй, Лашанс, что это за шмакодявка с тобой?
– Братишка мой, и ты, Дэвис, лучше попридержи язык, а то
Горди надерет тебе задницу. Мой брательник – парень крутой.
На несколько минут друзья Денниса с интересом окружали меня,
такие большие, высокие, такие взрослые…
– Привет, малыш! А этот чудила и в самом деле твой старший
брат?
В ответ я лишь кивал, краснея от смущения и робости.
– Ну и засранец же твой братец, ведь так, малыш?
Я опять кивал, и все, включая Денниса, лопались от смеха.
Затем Деннис доставал свисток, крича:
– Ну что, мы будем сегодня тренироваться, или вы собрались
прохлаждаться?
Парни бросались занимать каждый свое место, а Деннис
наставлял меня: – Сядь, Горди, вон на ту скамейку. Веди себя тихо, ни к кому не
приставай, понял?
Я садился, куда мне было указано, и сидел тише воды ниже
травы, ощущая себя таким маленьким под огромным летним небом, на котором
постепенно собирались тучи. Я следил за игрой, вернее, наблюдал за братом, и,
как он и велел, ни к кому не приставал.
Вот только таких счастливых эпизодов было в моем детстве
крайне мало. Иногда он перед сном рассказывал мне сказки, и они были лучше
маминых. Ну, разве «Красная Шапочка» и «Три поросенка» могут сравниться с
жуткими историями про Синюю Бороду или Джека-потрошителя?! А еще, как я уже
рассказывал, Деннис научил меня играть в карты и тасовать колоду так, как кроме
него не умел никто. Немного, конечно, но я и этим страшно был доволен.
