Пальцем она провела ему по щеке – от уха к носу.
– Я же тебя предупреждала.
– Больно было?
– Нет, – засмеялась она, – только немножко страшно.
Они стали смотреть в окно вместе. Новенький «олдсмобиль»
промчался по шоссе 14, разбрызгивая лужи.
– Стад-сити, – снова пробормотал Чико.
– Что – что? – не поняла она.
– Да я вон о том парне в шикарной тачке. Торопится, как на
пожар… Не иначе как в Стад-сити собрался.
Она целует место, по которому провела пальцем. Он шутливо
отмахивается от нее, словно от мухи.
– Ты что это? – надула она губки.
Он поворачивается к ней. Взгляд ее непроизвольно падает
вниз, и тут же девушка краснеет, пытается прикрыть собственную наготу, но,
вспомнив, что в фильмах ни одна кинозвезда никогда так не поступала, сейчас же
отдергивает руки. Волосы у нее цвета воронова крыла, а кожа белоснежная, будто
сметана. Груди у девушки небольшие, упругие, а мышцы живота, быть может,
чуть-чуть вялые. Ну, хоть какой-то должен быть изъян, подумал Чико, все же она
не голливудская дива.
– Джейн…
– Что, милый?
Горячая волна уже подхватила его и понесла…
– Да так. Ведь мы с тобой друзья, только друзья, да? – Он
внимательно разглядывает ее всю, с ног до головы. Она краснеет. – Тебе не
нравится, что я тебя рассматриваю?
– Мне? Ну, почему же?…
Прикрыв глаза, она сделала несколько шагов назад затем
опустилась на кровать и откинулась, раздвинув ноги. Теперь он может видеть ее
всю, включая пульсирующие жилки на внутренней части бедер. Вот эти жилки
неожиданно приводят его в сильнейшее возбуждение, такое, какого он не
испытывал, даже поглаживая ее твердые, розовые соски или проникая в самое ее
лоно. Его охватывает дрожь. «Любовь – святое чувство», – говорят поэты, но секс
– это какое-то сумасшествие, которое охватывает тебя всего, лишает разума,
заставляет полностью отключиться от окружающего мира. Наверное, нечто подобное
испытывает канатоходец под куполом цирка, вдруг подумалось ему.
На улице снег сменился дождем. Крупные капли барабанят по
крыше, по оконному стеклу, по вставленному вместо стекла листу фанеры. Ладонь
его ложится на грудь, и на мгновенье он становится похож на древнеримского
оратора. Как холодна ладонь… Он роняет руку.
– Открой глаза, Джейн. Ведь мы с тобой друзья, не так ли?
Она послушно открывает глаза и смотрит на него. Цвет ее глаз
внезапно изменился – они стали фиолетовыми. Струи дождя, текущие по стеклу,
отбрасывают странные тени на ее лицо, шею, грудь. Сейчас, когда она откинулась
навзничь, даже ее несколько дряблый живот – само совершенство. – Чико, ах,
Чико… – Он замечает, что она тоже дрожит. – У меня такое странное ощущение… – Она
подбирает под себя ноги, и Чико видит, что ступни у нее нежно-розовые. – Чико,
милый мой Чико…
Он приближается к ней. Дрожь никак не унимается. Зрачки ее
расширились, она что-то говорит, всего одно слово, но он не разобрал, какое
именно, а переспрашивать не стал. Он наклоняется над ней, нахмурившись,
дотрагивается до ее ног чуть выше колен. Внутри его как будто колокол гудит… Он
делает паузу, прислушиваясь к себе, стараясь продлить мгновение.
Лишь тиканье будильника на столике у изголовья нарушает
тишину, да ее дыхание, которое, все убыстряясь, становится прерывистым. Мышцы
его напряжены перед рывком вперед и вверх. И вдруг взрыв, буря, шторм. Тела их
сцепились в любовной схватке.
На этот раз все прошло еще более удачно, чем первоначально.
На улице дождь совершенно уже смыл остатки снега.
Примерно через полчаса Чико слегка потряс ее, выводя из
оцепенения.
– Нам пора, – напомнил он ей, – отец с Вирджинией должны уже
быть с минуты на минуту.
Она взглянула на часы и села, больше не пытаясь прикрыть
наготу. Что-то в ней здорово изменилось: она уже не была прежней, чуть наивной,
неопытной девушкой (хотя, быть может, сама она полагала, что перестала быть
такой уже давно). Теперь ему улыбалась женщина-искусительница. Он потянулся к
столику за сигаретой. Когда она надевала трусихи, ему вдруг пришла на ум
песенка Рольфа Харриса «Привяжи-ка меня и стойлу, кенгуру». Песенка совершенно
идиотская, но Джонни ее просто обожал. Чико усмехнулся про себя.
Надев бюстгальтер, она принялась застегивать блузку.
– Ты что – то смешное вспомнил, Чико?
– Так, ничего.
– Застегнешь мне сзади?
Все еще оставаясь голым, он застегивает ей «молнию» и при
этом целует в щечку.
– Можешь заняться макияжем в ванной, только недолго, ладно?
Он затягивается сигаретой, наблюдая за ее грациозной
походкой. Чтобы войти в ванную, ей пришлось наклонить голову – Джейн была выше
Чико. Отыскав под кроватью свои плавки, он сунул их в ящик комода,
предназначенный для грязного белья, а из другого ящика достал свежие, надел их
и, возвращаясь к постели, поскользнулся в луже, которая натекла из-под листа
фанеры.
– Вот, дьявол, – ругнулся он, с трудом удержав равновесие.
Чико оглядел комнату, которая принадлежала брату до его
гибели («Какого, интересно, черта я ей сказал, что Джонни в армии?») Стены из
древесно-стружечных плит были такими тонкими, что пропускали все звуки,
доносившиеся по ночам из комнаты отца и Вирджинии. Пол в комнате имел наклон,
так что дверь приходилось держать, чтобы она не захлопнулась сама. На стене
висел плакат из фильма «Легкий скакун»: «Двое отправляются на поиски истинной
Америки, но так нигде и не могут ее найти». При жизни Джонни тут было гораздо
веселее. Как и почему, Чико сказать не сумел бы, но это была правда. По ночам
его иногда охватывал ужас – он представлял, как тихо, со зловещим скрипом
открывается дверца шкафа и оттуда, из темноты появляется Джонни, весь
окровавленный, с переломанными конечностями и с черным провалом вместо рта,
откуда доносится свистящий шепот «Убирайся из моей комнаты, Чико. И если ты
даже близко подойдешь к моему „доджу“, я тебе башку оторву, понял?»
«Понял, братишка», – сказал про себя Чико.
Несколько мгновений он смотрел на пятна крови, оставленные
девушкой, потом одним резким движением расправил простыню так, чтобы пятна были
на самом виду. Вот так, так… Как тебе это понравится, Вирджиния? Забавно,
правда? Он натянул на себя брюки, потом свитер, достал из-под кровати свои
армейские ботинки.
Когда Джейн вышла из ванной, он причесывался перед зеркалом.
Выглядела она классно – ни малейшего намека на дряблый живот. Взглянув на
разоренную постель, она несколькими движениями придала ей вполне приличный вид.
