Змея снова победила, думает Чико. Все, конец.
Он поворачивается, направляясь к выходу. У двери он
останавливается и зовет Вирджинию по имени.
– Что тебе, Эд?
– Я сломал ей целку, – говорит он. – Иди взгляни: на
простыне кровь. Что-то такое промелькнуло у нее во взгляде… Нет, показалось.
– Уйди, Эд, прошу тебя, уходи. Ты насмерть перепугал Билли.
Он уходит. «Бьюик» снова не заводится, и он уже решил
отправиться пешком под проливным дождем, когда движок в конце концов
прокашлялся. Прикурив, он выруливает на шоссе 14. Что-то стучит в моторе…
Плевать, до Гейтс-фолз он как-нибудь доберется.
Чико бросает прощальный взгляд на «додж» Джонни.
Джонни предлагали постоянную работу на ткацкой фабрике в
Гейтс-фолз, но лишь в ночную смену. Работать по ночам он был не против, говорил
он Чико, к тому же там платили больше, чем на автодроме, но, поскольку отец
работал днем, то Джонни пришлось бы в это время оставаться с ней наедине, в
соседней с Чико комнате, а стены в доме тонкие, и слышно все великолепно… «Я не
смогу с ней ничего поделать, – оправдывался Джонни перед Чико. – Ведь я
прекрасно понимаю, что будет с ним, если он узнает. Но, видишь ли, я просто не
в состоянии вовремя остановиться, она же этого и не желает. Ты понял, что я
имею в виду, Чико? Конечно, понял, ты же ее знаешь. Это Билли пока еще мал для
таких дел, но ты-то уже взрослый…» Да, я знал ее и, разумеется, все понимал.
Так или иначе, Джонни пошел работать на автодром. Отцу он объяснил это решение
тем, что там он сможет по дешевке доставать запчасти для своего «доджа». Ну, а
потом «мустанг»
Убил Джонни. Нет, не «мустанг» его убил, а эта сучка мачеха,
таи что давай, старый драндулет, бывший когда-то «бьюиком», кати себе в
Стад-сити и не глохни по дороге… Вот только бы еще избавиться от постоянно
преследовавшего его запаха паленой резины, да от кошмарного видения кровавой
массы, бывшей его братом Джонни, расплющенной между «мустангом» и «шеви», с
торчащими из дыр в белой футболке сломанными ребрами, от ослепительно-белого
столба огня, взметнувшегося ввысь, от неожиданно резкой бензинной вони…
Чико изо всех сил жмет на тормоз, распахивает дверцу и,
сотрясаемый судорогами, выблевывает противную желтую массу в снег и грязь.
Потом еще раз и еще… Мотор готов уже заглохнуть, но Чико вовремя жмет на
стартер. Тело его дрожит. Мимо проносится новенький белый «форд», обдавая
«бьюик» грязной водой из громадной лужи.
– Торопится в Стад-сити, – бормочет Чико. – Фу, мерзость…
Во рту у него остался противный привкус рвоты. Даже курить
было противно. Поспать бы сейчас… Что ж, он, наверно, сможет переночевать у
Денни Картера, а завтра будет видно, что делать дальше. Старый «бьюик» покатил
вперед по шоссе 14.
Глава 8
Чертовски мелодраматичная история, не так ли?
Я ведь отлично понимаю, что никакой это, конечно, не шедевр,
и что на каждой странице моего опуса следовало бы поставить штамп: «Творение
литературного ремесленника-недоучки», чем сие сочинение и является на самом
деле. Сплошное заимствование, да еще с претензией: хемингуэевский стиль
(исключая явное злоупотребление настоящим временем – к месту и не к месту),
фолкнеровский сюжет… В общем, несерьезно. Нелитературно.
Но даже явная претенциозность не в состоянии завуалировать
тот факт, что эта чрезвычайно эротическая вещь вышла из-под пера молодого
человека, чрезвычайно неопытного в таких делах (прежде чем написать
«Стад-сити», я переспал всего лишь с двумя девушками, причем в обоих случаях
показал себя гораздо слабее моего героя Чико). Отношение автора к прекрасному
полу выходит за рамки простой враждебности, неся в себе некое омерзение: две
героини «Стад-сити» – потаскухи, а третья – глупенькая пустышка, из которой так
и сыплются пошлости, вроде «Я так люблю тебя, Чико» или «Ты разве не зайдешь ко
мне? У меня есть кое-что вкусненькое». Напротив, Чико – настоящий
парень-работяга, не выпускающий сигарету изо рта, прямо-таки передовой
представитель трудящейся молодежи, любимый герой Брюса Спрингстина (которого, по
правде говоря, никто еще не знал в то время, когда рассказ мой появился в
студенческом литературном альманахе – между поэмой под названием «Воплощения
моего Я» и эссе о молодежном матерном жаргоне, написанном на этом самом
жаргоне). Короче, неопытность и неуверенность автора в себе ощущается в каждой
фразе этого, с позволения сказать, произведения.
И в то же время «Стад-сити» стал первым действительно моим
произведением после пяти лет довольно бесплодных литературных упражнений,
первым, которого я мог бы не стыдиться, несмотря на все его огрехи, весьма
корявым, но, согласитесь, жизненным. Даже теперь, когда я перечитываю рассказ,
с трудом сдерживая усмешку в наиболее претенциозных и «крутых» местах, за
строчками мне видится живой образ Гордона Лашанса, только, разумеется, не
нынешнего автора многочисленных бестселлеров, не успевающего подписывать все
новые контракты, а того Гордона, который в один прекрасный день отправился с
друзьями на поиски тела погибшего пацана по имени Рей Брауэр.
Конечно, это плохой рассказ, поскольку автор его слышал
слишком много посторонних голосов в ущерб единственному – внутреннему – голосу,
к которому вообще стоит прислушиваться. Но это было первое мое произведение,
где я описал места, которые я знаю, и чувства, которые испытал сам. То, что
волновало меня на протяжении стольких лет, вдруг обрело новую форму ощущений,
поддающихся контролю, и этот факт сам по себе наполнил меня неким новым,
радостным ощущением. Взять, к примеру, кошмар моих детских лет: мертвый Денни,
появляющийся из шкафа в его тщательно оберегаемой, превращенной в музей
комнате. Я вполне искренне полагал, что кошмар этот давным-давно забыт, и вдруг
он, слегка измененный, всплыл в моем рассказе. С той разницей, что герой
«Стад-сити» способен контролировать возникающие у него при этом чувства.
Не раз мне приходилось бороться с искушением «причесать»
этот корявый рассказ и даже, может быть, переписать его заново – временами я
действительно стыжусь его, но в то же время он мне дорог таким, какой он есть.
Во всяком случае теперешний, начавший уже седеть Гордон Лашанс не смог бы
написать таких вещей, как, например, картина смерти Джонни или тени от текущих
по стеклу струй дождя на лице и на груди Джейн.
И еще одно: «Стад-сити» стал первым моим произведением,
которое я не показывал родителям. Слишком в нем много было Денни, Касл-Рока и,
главное, 1960 года. Слишком в нем много было правды, а правда всегда причиняет
боль.
Глава 9
В моей комнате, располагавшейся на верхнем этаже,
температура уже достигала градусов девяноста, а к полудню, даже с настежь
распахнутыми окнами, она наверняка поднимется до ста десяти. Хорошо, что мне
сегодня не придется спать тут, в этой душегубке. Сама мысль о предстоящей
экспедиции привела меня в радостное возбуждение. Я сдернул с постели пару
одеял, свернул их и при помощи ремня соорудил нечто вроде солдатской скатки.
Затем пересчитал оставшиеся деньги – получилось шестьдесят восемь центов.
Теперь я был полностью готов.
