– Эй, Горди, расскажи-ка нам ту самую историю, – внезапно
попросил Крис, привставая.
– Какую? – переспросил я, хотя прекрасно знал, о чем он
говорит.
Я ощущал какую-то неловкость, когда меня просили рассказать
одну из моих «историй», – и это несмотря на то, что они пользовались неизменным
успехом. Первым, кто узнал о моем желании стать, когда вырасту, писателем, был Ричи
Дженнер, парнишка, который состоял полноправным членом нашей компании, пока его
семья не переехала в 1959 году в Небраску. Уже не помню, чем мы занимались у
меня в комнате, когда Ричи обнаружил в книжном шкафу под комиксами пачку
исписанных от руки листков. «Это-то что такое?» – спросил он, заинтригованный.
«Так, ничего…» Я попытался выхватить у него листки, хотя, признаться, не
слишком настойчиво. В душе моей авторская гордость боролась с застенчивостью
(кстати говоря, борьба эта продолжается и по сей день…) Пишу я всегда в
одиночестве, отгораживаясь ото всего мира, как будто совершая нечто постыдное,
словно юнец, занимающийся онанизмом, запершись в ванной. Писательский труд для
меня -нечто глубоко интимное, вроде секса, хотя я знаю и совершенно противоположные
примеры. Так, один мой знакомый писатель обожает работать, устраиваясь в
витринах книжных магазинов или супермаркетов. Это потрясающе, до безрассудства
храбрый человек, и я всегда мечтал иметь такого друга, с которым можно было бы
пойти в огонь и в воду…
Почти до вечера Ричи просидел на моей кровати, «заглатывая»
мою писанину, навеянную сюжетами все тех же комиксов или же детских ночных
кошмаров, о которых говорил Верн. Закончив чтение, Ричи посмотрел на меня
как-то по-новому, будто впервые по-настоящему меня узнал, и заявил: «Отлично
это у тебя получается, просто замечательно. А почему ты не покажешь это Крису?»
Я ответил, что это мой секрет, и тут он пришел в недоумение: «Ну, почему же?
Что тут такого? Ведь это не стишки какие-нибудь, наоборот, все ужасно круто и
клево…»
Тем не менее, я взял с него слово никому не говорить про мои
писания. Он, разумеется, пообещал и тут же раззвонил об этом всем и каждому,
после чего скрывать мое тайное занятие стало совершенно невозможно. Большинству
ужасно нравились мои рассказы о погребенных заживо, о казненных преступниках,
восставших из мертвых, чтобы отомстить приговорившим их судьям, о маньяках,
делающих из своих жертв котлеты, но главным образом, о частном детективе Курте
Кэнноне, который «выхватив свой „магнум“, принялся отправлять патрон за
патроном в разверстую, зловонную пасть маньяка». Почему-то я старательно
избегал слово «пуля», употребляя только «патрон».
Впрочем, из-под моего пера выходили не одни лишь «ужастики».
Была, к примеру, серия рассказов про Ле-Дио, маленький французский городок,
который в 1942 году подразделение американских героев-пехотинцев пыталось
отбить у фрицев (я тогда не знал, что союзные войска высадились во Франции лишь
в 1944 году). На протяжении пяти лет – с девяти до четырнадцати – я написал
четыре десятка рассказов о кровопролитных уличных боях в Ле-Дио, причем
последняя дюжина появилась на свет исключительно по настоянию Тедди, который от
этих историй был просто без ума (мне же они к тому времени осточертели до
смерти). Он проглатывал страницу за страницей, при этом глаза у него были как
полтинники, пот струился по физиономии, а в голове, похоже, грохотала канонада.
Мне, конечно, льстил такой читательский восторг, но в то же время я стал
опасаться, не свихнется ли Тедди окончательно от моего Ле-Дио.
Теперь это стало для меня способом заработать на кусок хлеба
в гораздо большей степени, нежели удовольствием. Писательский труд
ассоциируется у меня скорее с искусственным оплодотворением, а не с чувственным
наслаждением, смешанным с неким комплексом вины, как в юношеские годы. Все
происходит строго по правилам, зафиксированным в договоре с издателем, и
пишущая машинка подчас вызывает у меня чувство отвращения. Это меня пугает: я
вовсе не претендую на звание Томаса Вулфа наших дней, но все же мне хотелось бы
оставаться именно писателем, а не халтурщиком от литературы.
– Только, пожалуйста, без ужасов, – взмолился Верн. – Хватит
с меня кошмаров… Хорошо, Горди?
– Там нет никаких ужасов, – успокоил его Крис, – наоборот,
это очень веселая история. Немного непристойная, зато веселая… Валяй, Горди,
рассказывай. Повесели-ка нас, а то чего-то чересчур мы кислые.
– Это про Ле-Дио? – с надеждой спросил Тедди.
– Какой Ле-Дио, ты, псих ненормальный?! – Крис дал ему
легкий подзатыльник. – Это про соревнование по поеданию пирожков.
– Да я ведь не успел еще даже записать эту историю, – начал
я упрямиться.
– Плевать, рассказывай давай.
– Что, все хотят слушать?
– Конечно, все, – сказал Тедди. – Рассказывай, кончай
ломаться.
– Ну, ладно. Дело происходит в одном городке, разумеется,
вымышленном, под названием Гретна, что в штате Мэн.
– Гретна? – заулыбался почему-то Верн. – Что это еще за
название? В штате Мэн нет никакой Гретны.
– Заткнись ты, придурок, – оборвал его Крис. – Сказали же
тебе, что городок этот вымышленный.
– Так-то оно так, да уж больно идиотское название…
– Да вокруг полным-полно идиотских названий, – вполне
резонно возразил Крис. – Как тебе, к примеру, нравится поселок Альфред, или
Сако, или взять хотя бы наш родимый Касл-черти-бы-его-побрали-рок… Разве у нас
есть скалы, не говоря уже о замках? Да большинство названий – идиотские, просто
мы к ним привыкли и не думаем об этом. Правильно, Горди?
– Безусловно, – ответил я, хотя, честно говоря, подумал, что
Верн прав, и Гретна – совершенно идиотское название. Интересно, чего это ради
именно оно пришло мне в голову?
– Так или иначе, в этой самой Гретне, как и у нас, в
Касл-Роке, ежегодно праздновали День первых поселенцев…
– День первых поселенцев – это клево, – опять встрял Верн. –
Я грохнул в прошлый раз всю свою заначку за год, но зато уж отвел душу… А этот
Билли, сукин сын…
– Да заткнешься ты в конце концов?! – рявкнул Тедди. – Дай
Горди рассказать.
– Да, конечно, конечно, – заморгал Верн, – пускай
рассказывает.
– Валяй, Горди, – подтолкнул меня Крис.
– История, вообще-то, так себе, – решил я поломаться еще
немного.
– А мы другого и не ждем, – утер мне нос Тедди, – но все
равно, рассказывай давай.
– Ну, ладно, уговорили. – Я прокашлялся. – Так вот, на вечер
у них там были намечены три крупных мероприятия: раздача яичного рулета для
самых маленьких, соревнование по бегу в мешках для ребят постарше
-восьми-девяти лет, а также этот самый конкурс – кто больше и быстрее всех
слопает пирожков. Да, я забыл представить главного героя. Это был жирный чувак,
которого никто терпеть не мог, а звали его Дэви Хоган.
