Энди сел близко ко мне, и где-то посреди сеанса он
приблизился и спросил на ухо, не могу ли я достать для него Риту Хейворт. По
правде говоря, он меня слегка удивил. Обычно такой спокойный, хладнокровный и
корректный, сегодня он выглядел неловким и смущенным, будто он просил меня
доставить ему троянского коня или… одну из этих резиновых или кожаных штучек,
которые продаются в соответствующих магазинах и, судя по журнальной рекламе,
«скрасят ваше одиночество и доставят массу наслаждения». Энди выглядел чуть растерянным.
– Я принесу ее, – сказал я, – все в норме, успокойся. Тебе
большую или маленькую?
В то время Рита была лучшей из моих картинок (через
несколько лет любимой звездой стала Бетти Грейбл) и она продавалась в двух
видах. Маленькую вы могли купить за доллар. За два с половиной – большую Риту,
в полный рост, размером четыре фута.
– Большую, – ответил он, не глядя на меня. Он зарделся, как
ребенок, пытающийся попасть на вечеринку в клуб по пригласительному билету
старшего брата. – Ты это действительно можешь?
– Могу, будь спокоен. Хотел бы я знать, что в лесу сдохло?
Зал зааплодировал, закричал, затопал. Кульминационный момент
фильма. – Как быстро? – Неделя. Или даже меньше.
– О'кей, – однако он все еще был в непривычном доя себя
смущении, которое с трудом преодолевал. – И сколько это будет стоить?
Я назвал ему цену, не добавив ни пенни для себя. Я мог себе
позволить продать Риту за ее стоимость, тем более Энди всегда был хорошим
покупателем. И славным малым. Во время всех этих разборок с Русером и Богсом я
часто мучался вопросом, как долго он продержится, прежде чем этот молоток,
который я ему доставил, опустится на голову какой-нибудь из сестер.
Открытки – существенная часть моего бизнеса, в списке самых
популярных вещей они стоят сразу после спиртного и курева, и даже перед
травкой. В шестидесятых это дело процветало, все желали приобретать плакаты с
Джими Хендриксом, Бобом Диланом и прочими из этой же серии. Однако больше всего
пользовались спросом девочки, и одна популярная красотка сменяла другую.
Через несколько дней после того, как мы поговорили с Энди,
шофер прачечной привез мне около шестидесяти открыток, большинство из них с
Ритой Хейворт. Возможно, вы помните эту фотографию. У меня-то она стоит перед
глазами во всех подробностях. Рита в купальном костюме, одну руку заложила за
голову, глаза полуприкрыты, на полных чувственных губах играет легкая улыбка.
Администрация тюрьмы знала о существовании черного рынка,
если вас волнует эта проблема. Разумеется, все знали. Им было известно о моем
бизнесе ровно столько же, сколько мне самому. Они мирились с этим, потому что
знали, что тюрьма – большой котел, и нужно кое-где оставлять открытыми клапаны,
чтобы выпускать пар. Иногда они устраивали проверки, проявляли строгость, и я
проводил время в одиночке. Но в безобидных вещах, типа открыток, никто не видел
ничего страшного. Живи и жить давай другим. И если в чьей-нибудь камере
обнаруживается, например, Рита Хейворт, то принято считать, что картинка попала
к заключенному в посылке с вольного мира. Естественно, все передачи
родственников и друзей тщательно проверяются, но кто станет устраивать
повторные проверки и поднимать шум из-за такой невинной вещицы, как Рита
Хейворт, Эйва Гарднер или еще какая-нибудь красотка на плакате? Если вы хороший
повар, вы знаете, как оптимальным способом выпускать пар из котла. Живи и жить
давай другим, иначе найдется кто-нибудь, кто вырежет вам второй рот аккуратно
под кадыком. Приходится прибегать к компромиссам.
Это был снова Эрни, кому я доверил доставить открытку из моей
шестой камеры в четвертую, где обитал Энди. И тот же Эрни принес записку, на
которой твердым почерком банкира было написано одно слово: «спасибо». Чуть
позже, когда нас выводили на утреннюю проверку, я заглянул одним глазом в его
камеру и увидел Риту, висящую над его кроватью. Энди мог любоваться на нее в
полумраке долгих бессонных тюремных ночей. А теперь, при свете солнца, лицо ее
было пересечено черными полосами. То был тени от прутьев решетки на маленьком
пыльном окошке.
А теперь я расскажу, что случилось в середине мая 1950 года,
после чего Энди окончательно выиграл свою войну с сестрами. После этого
происшествия он также сменил работу: перешел из прачечной, куда его определили,
когда он вступил в нашу маленькую счастливую семейку, в библиотеку.
Вы могли уже заметить, что большинство из рассказанного мною
– слухи и сплетни. Кто-то увидел, кому-то рассказал, через десятые руки все
попало ко мне, и я вам пересказываю. Ну что же поделаешь, приходится
пользоваться всякими источниками, в том числе и не проверенными, если хочешь
быть в курсе событий. Просто нужно уметь выщелять крупицу истины из тонн лжи,
пустых сплетен и тех частых случаев, когда желаемое выдается за действительное.
Вам может показаться также, что я описываю человека, который больше похож на
легендарного персонажа, чем на мужчину из плоти и крови. Для нас, долгосрочных
заключенных, знавших Энди на протяжении многих лет, не только в рассказах о
нем, но и в самой его личности было что-то мифическое, некий неуловимый аромат
магии, если вы понимаете, о чем я говорю. Все, что я рассказывал об Энди,
сражающемся с Богсом Даймондом – часть этого мифа, и прочие события, связанные
с Энди, и как он получил свою новую работу.., но с одной существенной разницей:
я был свидетелем последнего происшествия, и я могу поклясться именем своей
матери, что все, что расскажу сейчас – правда. Понимаю, что слово убийцы вряд
ли имеет большую ценность, но вы уж мне поверьте.
К тому времени мы с Энди были уже довольно близки. Парень
относился ко мне с уважением, и явно предпочитал мое общество любому другому.
Да и я, как уже говорил, оценил его по достоинству с самого начала. Кстати,
забыл рассказать еще об одном эпизоде. Прошло пять недель с тех пор, как я
принес Риту Хейворт, и я уже забыл об этом в повседневной суете, и вот однажды
вечером Эрни принес мне небольшую коробочку.
– От Дюфресна, – произнес он, не выпуская щетки из рук, и
исчез.
Мне было чертовски интересно, что же там может быть, и я
разворачивал белый картон, которым оказалась забита коробка, с нетерпением. И
вот…
Я долгое время не мог оторвать глаз. Несколько минут я
просто смотрел, и мне казалось, что к ним невозможно притронуться,.так хороши
были эти камешки. Все же в этом ублюдском мире, во всей этой мышиной возне и
суете, во всем этом навозе встречаются иногда поразительно красивые вещи,
радующие человеческий глаз, и беда многих в том, что они об этом забыли.
В коробке лежали два тщательно отполированных кусочка
кварца, имеющие форму плавников. Вкрапления пирита давали металлический
отблеск, и золотые вспышки играли на шлифованных гранях камней. Если бы они не
были достаточно тяжелыми, из них получились бы шикарные запонки.
Как много труда ушло на то, чтобы превратить грязные камни с
прогулочного двора в это чудо! Сперва отчистить их, затем придавать форму
молоточком, и наконец, бесконечная полировка и заключительная отделка. Глядя на
эти камешки, я испытывал нечто вроде восхищения родом человеческим – чувство,
посещающее меня очень редко и вполне понятное, когда вы смотрите на что-то
прекрасное, действительно приковывающее взгляд, сделанное человеческими руками.
Мне кажется, это и отличает нас от животных… Конечно, я восхищался Энди, его
необыкновенным упорством, еще одно проявление которого мне предстояло увидеть
собственными глазами. Но об этом речь впереди.
