– Можно дать вам совет? – спросил Зеб, поглядев на сбитого с толку мужчину. – Будьте поосторожней со здешними животными. Местные жители к ним очень привязаны. Они даже назвали этот двор заповедником. Если вы еще не поняли, то скоро поймете…
– Это ж обыкновенные грызуны, – сказал он. – Белки, кролики – они не более чем мелкая неприятность, разве нет? Наверное, по-другому может думать только ветеринар…
Зеб не стал ничего отвечать. Он просто постучал в дверь коттеджа Румер и прошел в дом. Она стояла на коленях на полу в прихожей рядом со старыми клетками для кроликов, один за другим отрывая листья от кокона с детенышами. Мама-белка атаковала коттедж; в попытке прорваться к своему выводку она прицепилась к сетке на кухонном окне.
– Детеныши мертвы? – присев, спросил Зеб.
– Да, – ответила Румер. Ее голос напрягся, ее щеки намокли от слез. Она двигалась очень медленно, так, словно каждая косточка в ее теле нестерпимо болела. – Но даже если б они выжили, мать не вернулась бы за ними из-за моего запаха. Таков образец поведения животных, но впервые я узнала об этом от твоей матери.
– Я помню, – сказал Зеб. Его мать просила их быть осторожными, когда они лазали по деревьям и кустам – в детстве они были очень любопытны, и она опасалась, что дети, сами того не желая, сгонят зверьков с насиженных мест.
– Они внутри? – Румер кивнула.
– Дай-ка посмотреть, – Зеб отодвинул листочки. Там оказались четыре бельчонка, каждый размером с полевую мышь. Их серебристые шкурки блестели в свете кухонной лампочки, их хвосты только-только начали распушаться. Румер держала их в своих ладонях и рыдала. Подождав пару минут, Зеб забрал у нее мертвых зверьков. Он вынес бельчат вместе с коконом на улицу и положил на выступ скалы, чтобы мать могла их увидеть. Она сразу же спрыгнула с окна. Дико визжа, белка снова и снова перебегала от одного из своих погибших малышей к другому. Оставив ее наедине со своим горем, он вернулся в дом.
Румер все еще сидела на полу. Зеб наклонился, взял ее под мышки и поставил на ноги. Он помнил, как двадцать пять лет назад, развозя утренние газеты, они нашли сбитую машиной кошку. Румер тогда спрыгнула с велосипеда и схватила мертвую кошку на руки, а Зеб сел подле нее и обнял их обеих.
– Почему это случилось? – хлюпала она носом. – Если бы он предупредил меня, то я залезла бы наверх и спасла их.
– Скорее всего, он об этом даже не подумал, – Зеб живо представил себе недоумевающее выражение на лице соседа.
– Я никогда не плачу на работе, – сказала Румер. – То есть очень редко… но когда я увидела, как спилили дерево, как пострадали звери… Белки Мыса Хаббарда; ведь они, наверное, потомки тех, повадкам которых обучала меня твоя мать. И они такие маленькие… они неспособны защитить себя.
– Знаю, – кивнул Зеб.
Он крепко сжимал ее в объятиях, пока она проливала горючие слезы.
– Думаешь, я идиотка? – спросила она. – Раз переживаю по подобным пустякам?
– Вовсе нет. Ты же Румер.
– Что это значит? – прошептала она.
Зеб выпустил ее из своих рук и провел в гостиную. Летний ветерок задувал в открытые окна, принося терпкий запах соли и цветов. Тысячу раз он бывал в этой комнате, сначала как друг Румер, затем в качестве влюбленного в нее, а потом уже как муж Зи и отец Майкла. Повсюду висели семейные фотографии, но стоило ему заглянуть в голубые глаза Румер, как все снимки отошли на второй план.
– Румер, – прижав ладони к ее лицу, сказал он.
– Объясни мне, что это значит, – попросила она.
– Это значит любовь, – пылко ответил он. – Любовь ко всем и ко всему.
– Но посмотри на меня, – сказала она. – Я одна… я не могу быть с кем-то еще.
– И я тоже не могу, – сказал Зеб.
Он никогда не мог быть с кем-либо еще, кроме нее. Как долго он знал, что она та – единственная? Похоже, целую вечность. Ну, по крайней мере, с самого детства уж точно. Но им овладела страсть к ее сестре, и из-за этого он сам все разрушил.
– Зеб, в чем дело? – спросила она.
– Ни в чем, – ответил он, но потом передумал и потянулся к ее руке. Она взяла его ладонь; их обоих трясло, словно осиновые листья.
– Расскажи мне, Зеб.
Зеб никак не мог унять дрожь. Он встал и подошел к барометру, висевшему на северной стене. Постучав по нему пальцем, он увидел, как ртуть медленно струилась по стенкам стекла. Он гадал, где же сейчас был Сикстус, и надеялся, что непогода минует старика. Румер тихо последовала за ним; когда она встала рядом, он ощутил жар от ее тела.
– Пожалуйста, Зеб, – сказала она. – Расскажи мне, что стряслось.
Зебу хотелось привлечь ее к себе и не отпускать до утра. Неужели она не знала, как долго он сдерживал свои чувства? Нечто подобное было у них и раньше; как тяжело им было перейти от дружеских отношений к чему-то большему. И ему и ей это давалось отнюдь не просто. Но много лет назад они шаг за шагом нащупывали путь к новому и неизведанному.
Их ухаживания развивались по стандартному для Мыса Хаббарда сценарию – они оставляли записки друг другу в выдвижном ящике «Фолейс». Перед первым поцелуем он боялся, что она повалится на землю и станет смеяться. Румер была для него совсем как младшая сестра. Чуть позже – как лучшая подруга. Но как можно фантазировать о плотских утехах с сестрами или друзьями? Ведь это считалось верхом неприличия.
В случае с Элизабет все оказалось иначе. Она была для него запретным плодом – но в то же время обыкновенной соседской девчонкой. Из двух сестер Ларкин она была олицетворением риска – подростком Зеб подглядывал за ней, когда она переодевалась у открытого окна. Брея ноги в ванной, она делала все для того, чтобы обеспечить парню самый полный обзор. А выходя из душа, она не сразу брала полотенце, а еще пару минут расхаживала нагишом по комнате. И мало-помалу она свела Зеба с ума.
Но куда ей было до Румер! Румер Ларкин проникла в его мысли и прочно обосновалась в его сердце. Она была частью его, в точности как соленая вода и море. Он знал Румер лучше, чем кто бы то ни было; он знал ее наизусть – ну, так ему тогда казалось. Хотя он с легкостью представлял себе, как целует Элизабет – даже силой овладевает ею, – прикосновения к Румер страшно пугали его. Чтобы от закидывания подружки водорослями продвинуться к жарким поцелуям, ему требовалась помощь.
Здесь его и выручил ящик. Старый ящик из «Фолейс», где все наивные парочки оставляли свои любовные записки. Будучи детьми, они обожали в голос поржать над самыми сентиментальными письменами, сидя на деревянных креслах в кафе. Позже, став подростками, они читали признания на клочках бумаги уже без лишнего гогота, представляя себе свои собственные будущие любовные послания.
Зеб первым решился на этот шаг: его потуги вылились в написанное для Румер школьное сочинение, темой которого было созвездие двух лучших друзей. В этом тексте рассказывалось о живших у моря мальчишке и девчонке (о нем самом и Румер). Спустя многие годы, после ловли крабов и рыбы большими сетями, они во время сильного шторма потеряли друг друга. Решив, что им уже не суждено встретиться, мальчишка лишился последних надежд. Он отправился в свою морскую пещеру, чтобы умереть там, так он тосковал без своей подружки. Но тут поднялись гигантские волны, и внезапно он очутился в воде. И вдруг, в глубине он заметил мерцавшие нити света звезд. Оказалось, что это была сеть девчонки. И она вытащила его на берег и заключила в свои объятия, а потом они улетели на небо, где и стали жить-поживать, и их любовь светила им путеводной звездой.
