Вероятно, и он тогда чувствовал то же самое. Когда им было шестнадцать, первый их поцелуй вызвал в сердце такой трепет, который можно было сравнить лишь с ощущением метеоритного дождя, когда он считал падающие звезды и говорил ей: «Ты мой лучший друг». Тогда сердце ее ухнуло, как звезда, куда-то вниз. И когда он рухнул с крыши – а она думала, что убила его… Румер не помнила, когда у них все началось, и даже предположить не могла, что когда-нибудь это закончится. Она думала, что Зеб всегда, всегда будет рядом.
Она вспомнила день, когда он с компанией других мальчишек уплыл на Ориент-Пойнт, и почему-то на обратном пути они задержались. Его отец возвращался из долгой поездки, и к его приезду Зеб должен был постричь лужайку перед домом. Румер вытащила газонокосилку и стала стричь лужайку вместо него. Позже он говорил ей, что, поднимаясь по каменной лестнице с парусами на плече, услышал урчанье мотора и быстро взбежал на холм к Румер, чтобы подарить ей соленый поцелуй и самостоятельно закончить начатую ею работу.
Жужжанье газонокосилки, хлопанье парусов, шуршанье ветра в ветвях на фоне ярких звезд. О, эти незабываемые звуки их короткой совместной жизни и дружбы! Румер разделяла его любовь к небу, а Зеб поддерживал ее мечту стать ветеринаром. Его губы, щекотавшие ее ухо, когда он что-то нашептывал ей, были такими мягкими. А взгляд – таким ласкающим. А руки – такими заботливыми и добрыми.
Теперь все это – в прошлом.
Они не давали никаких обещаний, и Зеб никогда не делал ей предложение. И тем не менее глубоко в душе она ни на секунду не сомневалась, что они всегда будут вместе. Всю жизнь. А как же обещания, для которых не нужны слова? Их связывала золотая нить: они понимали друг друга и без слов. Обещания скрывались в поцелуях, нежных прикосновеньях и учащенном биеньи их сердец. Переход от детской дружбы к влюбленности был отнюдь не простым, но они не отступались. Возможно, их отношения выдержали бы какие угодно испытания – за исключением вмешательства кого-то третьего. Особенно когда этим кем-то «третьим» для Зеба стала ее собственная сестра – Элизабет…
Еще один разряд тока, и очередная волна воспоминаний.
Прибавив газу, Румер мечтала о том, чтоб они вылетели из ее головы прямиком в открытое окно. Она перенеслась в канун их свадьбы. Боже, это было так недавно! И уже так давно! Двадцать лет назад. Разумеется, ее тоже пригласили. Элизабет даже попросила ее быть «подружкой невесты».
– Пожалуйста, Ру, – держа ее за руку, сказала сестра. – Я знаю, что тебе нелегко, но все пройдет… мы ведь тебя любим, понимаешь? – умоляла она, но это зловещее «мы» – «мы» Элизабет и Зеба – пронзило сердце Румер, как осколок троллева зеркала из «Снежной королевы», и заморозило его.
– Как ты можешь просить меня об этом? – спросила Румер, и голос ее предательски дрогнул.
– Но ты же моя сестра!
– Только поэтому?
– Конечно. Я не уверена, что смогу выйти замуж без твоей поддержки.
– Тогда не выходи замуж! – крикнула Румер, и ее слова повисли в воздухе. Элизабет была в шоке, ей словно влепили звонкую пощечину.
– Ну, перестань, – мягко сказала Элизабет. – Прошу тебя, побудь подружкой невесты. Стань частью нашей свадьбы.
– Не могу, – ответила Румер.
– Мы что, должны поссориться из-за этого парня? Давай-ка проясним кое-что: ты злишься на меня и хочешь, чтоб мы окончательно поругались? Он просто твой сосед, Румер. Он жил здесь целую вечность – у тебя было полным-полно времени, чтобы доказать ему, что ты любила его, если это и вправду так. А то, что вы вместе развозили газеты, еще не…
– У нас было не только это! – закричала Румер. – И ты знала… знала!
– Нет! Хотя… Я видела, как ты сохла по нему, но вы были всего лишь детьми. Ты бегала на свиданки с другими парнями, а он гулял с другими девчонками. Между вами не было ничего серьезного, Румер, что бы ты там себе ни воображала.
Румер проглотила комок, застрявший в горле, и ушла. Нет, побежала – всё дальше и дальше к морю.
Слезы так и катились по ее щекам. Даже теперь она чувствовала их солоноватый привкус. У нее в груди то холодело, то разгорался пожар, и ей становилось трудно, просто невыносимо дышать. Пытаясь глубоко вздохнуть, она испытывала такую ужасную боль, что ей казалось: ее сердце, ее легкие не выдержат, разлетятся на мелкие кусочки. Да, тогда ей хотелось умереть – не жить без него! О, как было хорошо представлять: вместо свадебного белого наряда Элизабет, вся в черном, стоит у ее гроба и, заламывая руки, шепчет: «Что я наделала? Что мы наделали?» А Зеб рыдает безутешно…
Элизабет кое-чего не знала. Зеб не раскрыл ей их тайну: она осталась только между ним и Румер. У них была магическая связь. Однажды они чуть было не занялись любовью. Как-то весной… да, они собирались распрощаться с детством.
Но что-то случилось: маленький пустяк – и они упустили свой шанс. Стоило Румер отвернуться, как налетела Элизабет и быстро утащила Зеба, который с радостью поддался ей.
Тогда, в тот день, после разговора с сестрой, Румер мчалась по пляжу мимо их знакомых и знакомых своей семьи. Они с Зебом выросли прямо на глазах у многих из них, развозя им газеты и водя дружбу с их детьми. А вдруг они все знали о тайных проделках Элизабет и Зеба? Видели, что старшая отбивает у младшей сестры ее друга? Видели – и молчали? От одной этой мысли Румер стало тошно.
Она и теперь задрожала, вновь представив себе, как Элизабет, широко раскрыв невинные глаза, просила ее сыграть роль подружки невесты. Почему ее родная сестра так поступила с нею? А Зеб? Как он мог? Они тогда предали ее! И не было им счастья, построенного на обмане, на предательстве, хоть она и не желала этого…
Предательство – это слово было слишком тяжелым, будто сошло из трагедий Шекспира. И то, что оно случилось здесь, в прекрасном и спокойном мире Мыса Хаббарда, было еще страшнее.
Тем летом, пока Элизабет готовилась к свадьбе, Румер должна была поступать в Ветеринарную школу при университете Тафтса; в середине июля ей пришло сообщение, что она зачислена на первый курс. Сколько слез она пролила, ожидая этого известия: слава богу, что она закончила обучение в колледже до всех тех событий.
Она уже почти ничего не соображала. В мозгах у нее образовалась какая-то каша. Тупо глядя на бумаги на своем столе, она не понимала, откуда они и зачем. Ее сердце замедлило ход, словно каждый его удар мог убить хозяйку. Днем ей хотелось спать, ночью – бродить как сомнамбула. И еще ей все время хотелось есть. На нервной почве началась булимия. Румер растолстела, но тогда ей было все равно. Даже мытье головы казалось ей адским трудом.
Это было единственное лето в ее жизни, когда она не плавала, не лежала на пляже.
Ее попа не влезала ни в одни джинсы. Глядя на себя в зеркало, Румер видела чужое опухшее лицо. Она постоянно сидела дома, сторонилась глядеть на коттедж Зеба и жила только в тех комнатах, окна которых были обращены на север.
