— Музыка никогда не покидает человека, — ответила ее „мать. — Если она в тебе есть, то никуда уже не денется.
У Джессики засосало под ложечкой. Хотелось бы ей верить, что это так на самом деле. Когда она была меньше и ей было очень плохо, потому что умер ее отец, из Балтимора приехала тетя Сэм. Они с матерью подолгу тихо разговаривали, и даже их голоса звучали для Джессики как музыка. А вечером, после ужина, они брали скрипки и начинали играть. Они играли вместе с самого детства, когда были такими же, какой была тогда Джессика. Она слушала их музыку — удивительную, поразительную и прекрасную, заглушавшую боль от потери отца.
— Тогда почему… — начала Джессика и запнулась.
— Что почему, Джесс?
— Почему ты никогда не играешь?
— Думаю, для этого мне нужна Сэм.
Джессика кивнула. Она крепко сжала ладошки, чтобы мать не заметила бурю эмоций, всколыхнувшихся в ее душе. Позанимавшись в школе в классе флейты, сейчас Джессика тайком практиковалась на скрипке, чтобы у ее матери был партнер на тот случай, если тетя Сэм действительно не вернется.
В этот момент в магазинчик вошла еще одна посетительница, то же с гитарным футляром на плече, и Джессике показалось, что ее мать почувствовала облегчение оттого, что ей не нужно продолжать их разговор.
— Ма, можно я пошлю электронное письмо Роуз? — спросила Джессика.
— Конечно, дорогая, — ответила мать.
Новая покупательница оказалась разговорчивой, и Мариса стала расспрашивать ее о гитаре. Женщина, кажется, была рада показать свой инструмент и открыла футляр. Мариса будто наслаждалась тем мастерством, с которым была сделана ее гитара марки Гибсон.
— Чтобы ее заполучить, я ездила прямо на фабрику в Мемфис, — сказала женщина, перебирая струны.
Джессика сосредоточила свое внимание на экране компьютера. Новых писем не было. Она напечатала коротенькую записку своей лучшей подруге Роуз; «Я скучаю по тебе. Начинается летний музыкальный фестиваль, и скоро приедет моя тетя…» «Она обязательно должна приехать», — подумала Джессика, нажимая «Отправить».
Взглянув на мать, она украдкой открыла в компьютере папку «Старые письма». Здесь хранились электронные письма ее тети. Ее мать всегда сохраняла их, как будто они были драгоценными личными записками, а не групповыми письмами, рассылаемыми огромному количеству людей.
Джессика прочла одно из них, полученное в прошлом месяце. Оно называлось «Привет из Перу»:
«Привет всем!
Добралась до Перу отлично! Я в Икитосе на Амазонке. Здесь жарко и влажно, и все время идет дождь, и живописно, и бедно, и живо…
Вчера устроили клинику в здании школы — когда мы приехали, в очереди стояли сотни людей. Выдали огромное количество лекарств от паразитов, поскольку недоедание среди местного населения просто поражает. У нас есть хирург-педиатр, и врач-ортопед, и стоматологическая команда, которая уже выдернула сотни зубов. А сегодня к нам присоединятся еще два врача. Но кто нам нужен, так это дерматолог…
Я заправляю отделением гинекологии. Приняла около 20 пациенток — полно беременных девочек-подростков, с полдесятка здоровых женщин с нормальной беременностью, одна дама, у которой, кажется, какая-то разновидность гепатита, женщина с опухолью в области таза (и без денег на лечение), много и таких, которым нужно просто участие и немного любви. Посмотрим, что принесет день сегодняшний.
Меня воодушевляет пребывание в этом мире, поскольку он уж точно расширяет мой внутренний мир.
Пока всем,
Сэм».
Потом Джессика прочитала еще одно письмо — «Перу — последние новости». Оно было получено две недели назад, почти сразу после того, как ее мать отправила тете Сэм письмо, в котором говорила, что скоро начнется фестиваль и что она очень надеется на их примирение на сцене и на то, что музыка смягчит их сердца.
«Привет!
Сейчас 7.30 утра, и я готовлюсь к новому дню в этих джунглевых трущобах… Вчера в нашей клинике был просто невероятный день — то есть в здании школы среди лачуг на сваях. И хотя наша группа имеет большой опыт по части подобных дел, но вчера был уже, кажется, перебор: поножовщина и кража к 8.30. Нам пришлось зашивать раненых. А вот теперь нас везде сопровождает полиция.
У меня в качестве переводчиков два внушающих ужас студента-медика. А вчера мы, кажется, приняли более 40 пациентов. Много таких, которым нужны просто совет и участие или витамины и противопаразитные лекарства. Несколько случаев гипертонии, много случаев катаракты, много кожных заболеваний, две женщины с сильным ревматическим полиартритом, и абсолютно все женщины жалуются на боли в спине и головные боли. Это понятно, поскольку многие из них родили по 6-10 детей дома без всякой помощи, каждый день работают на рынке и совершенно нищие… Эти женщины просто потрясающие: у одной, которая приходила вчера, было 7 детей, 6 из которых умерли — несчастные случаи или инфекция… Также осмотрела много сравнительно здоровых беременных женщин, хотя им всего 14-17 лет. Две в очень плохом состоянии, у одной сильный токсикоз и родила на 27-й неделе… Много женщин, у которых климакс наступает в 40 лет. Были бы деньги, они бы смогли получить хорошее лечение.. У нас замечательная команда, ортопеды «отремонтировали плоскостопие, дантисты вырвали уже сотни зубов, а хирург провел кучу операций…
В любом случае наша команда сейчас отправляется, поэтому мне надо бежать. Мы поднимемся вверх по реке и завтра будем работать в нескольких маленьких деревеньках. А потом я собираюсь домой…
Жизнь прекрасна, подробности позже,
Сэм».
Ее тетя написала «собираюсь домой». Что это означало? Джессика перечитывала это письмо снова и снова, ища ответа на свой вопрос. Могла ее тетя на самом деле вернуться просто домой в Балтимор, не приехав сюда, на музыкальный фестиваль? Сюда, чтобы повидаться со своей семьей? Джессика не верила, что такое возможно. Тетя, которую она любила, так поступить не могла…
Но когда она смотрела на экран, одна деталь была уж слишком явной, чтобы ее не заметить, и от этого у нее вновь засосало под ложечкой и даже сильнее, чем раньше. Письмо было адресовано абсолютно всем людям, которых знает ее тетя. Имя матери Джессики было лишь частью длинного списка адресатов в начале страницы. Казалось, тетя Сэм не находила в себе сил напрочь вычеркнуть ее из своей жизни, но в то же время не хотела писать ей отдельное письмо.
Зажмурив глаза, Джессика старалась не расплакаться. Но слезы все равно брызнули из глаз и не потому, что она думала, что тете все равно, а потому, что она считала, что, наверное, та слишком переживает. Боль была чересчур сильной, чтобы ее забыть. Джессика знала это, так как сама ее чувствовала.
Взглянув на мать, которая все еще любовалась гитарой покупательницы, Джессика поняла, что она была не права в одном. Иногда музыка все-таки покидает человека. Может, она еще и живет где-то внутри, крепко запертая. Но какое это имеет значение, если никто ее не слышит?
